Павел Георгиевич
Тоневицкий
Тоневицкий
День рождения: 9 сентября 1946 года
Место рождения: Ростовская область, Зимовниковский район, село Погорелое.
Место рождения: Ростовская область, Зимовниковский район, село Погорелое.
Детство
Первое воспоминание... Мне около 5 лет. Лето. Я на чёрной лошади с белой звёздочкой на лбу, верхом в седле, заворачиваю скот. Рядом красный деревянный вагончик, в котором мы жили, а кругом степь. Мой отец был табунщиком, мы жили в Ростовской области, в местности Гадючья балка (долина в высохшем русле рек, характерная для Донецкого кряжа, «гадючья» — из-за обилия змей). В те дни у нас ещё брат его был в гостях, отец Александра Григорьевича.
Мы тогда жили втроём: отец, мать и я. Сестра в школе училась и летом жила в городе. Братья уже взрослые были, а я младший. Мама меня родила в 46 лет, папе было 48.
В речке я очень любил купаться. Я ещё до школы умел плавать. Детство лёгкое было! Но недолго: уже после третьего класса меня заставляли работать.
Лет в десять я уже мог запрячь лошадь, ярмо поднять, силёнок хватало. Работал с быками, волами — они огромные, бегают, тянут... И от комбайна зерно возил, машин же тогда особенно не было.
А в 12 я на верблюдах ездил и сам их запрягал. В колхозе у речки была огородническая бригада, и надо было всё поливать. Специальную конструкцию надо было вращать: запрягаешь верблюда или лошадь, сидишь, погоняешь. Весь световой день это всё крутится, а вода качается, сливается в каналы и поливает огород. И так целое лето: ни бегать, ни играть, а только этим заниматься надо. А потом развезти работниц по хутору, распрячь верблюда, спутать его и пустить, чтобы он траву кушал. А утром опять его привести, запрячь, людей забрать.
Первое воспоминание... Мне около 5 лет. Лето. Я на чёрной лошади с белой звёздочкой на лбу, верхом в седле, заворачиваю скот. Рядом красный деревянный вагончик, в котором мы жили, а кругом степь. Мой отец был табунщиком, мы жили в Ростовской области, в местности Гадючья балка (долина в высохшем русле рек, характерная для Донецкого кряжа, «гадючья» — из-за обилия змей). В те дни у нас ещё брат его был в гостях, отец Александра Григорьевича.
Мы тогда жили втроём: отец, мать и я. Сестра в школе училась и летом жила в городе. Братья уже взрослые были, а я младший. Мама меня родила в 46 лет, папе было 48.
В речке я очень любил купаться. Я ещё до школы умел плавать. Детство лёгкое было! Но недолго: уже после третьего класса меня заставляли работать.
Лет в десять я уже мог запрячь лошадь, ярмо поднять, силёнок хватало. Работал с быками, волами — они огромные, бегают, тянут... И от комбайна зерно возил, машин же тогда особенно не было.
А в 12 я на верблюдах ездил и сам их запрягал. В колхозе у речки была огородническая бригада, и надо было всё поливать. Специальную конструкцию надо было вращать: запрягаешь верблюда или лошадь, сидишь, погоняешь. Весь световой день это всё крутится, а вода качается, сливается в каналы и поливает огород. И так целое лето: ни бегать, ни играть, а только этим заниматься надо. А потом развезти работниц по хутору, распрячь верблюда, спутать его и пустить, чтобы он траву кушал. А утром опять его привести, запрячь, людей забрать.
Отец
Отец о себе мало рассказывал, время было лихое. До революции он жил в приёмной семье в Воронежской области, потому что родители умерли от тифа. Его взяла бездетная пара по фамилии Тоневицкие, до этого, кажется, была фамилия Слепых. Приёмный отец был краснодеревщиком, а мать домохозяйкой.
В 1917 году он женился на маме, ему было 19. Потом началась гражданская война, он был артиллеристом 10-й армии под командованием Ворошилова. Мать поехала за ним. До 1924 года отец участвовал в ловле банд по югу России: Ростовская область, Волгоград, Краснодарский, Калмыкия. А потом работал в райкоме, был членом партии.
Году в 1933-м он ездил по делам организации колхозов. А тогда голод был, в одном из посёлков ему представили документ, что корова их чуть не утонула, сломала ногу, поэтому её дорезали и съели. В общем, отец выполнил недостаточно из того, чего от него ждали, и его быстренько осудили. Сколько лет ему дали, он не говорил. Но он был отправлен в Сибирь. По пути они голодали, многие умирали. Отец не любил вспоминать.
Когда он попал в концлагерь, выяснилось, что начальник — его сослуживец по 10-й армии. И он помог ему выжить, устроил отца в столовую поваром. А уж когда он окреп, его отправили на лесозаготовки. Если ты выполняешь норму, тебе полагался стопроцентный паёк. Выполнил половину, тебе и пайка 50%. Изголодавшие люди, которых выгружали с эшелона, не могли сразу работать так и умирали. Ему повезло.
Начальник и потом посодействовал отцу — определил его надсмотрщиком лагеря в вольное поселение у границы с Казахстаном, в Оренбургскую область. В вольных поселениях были не политзаключенные, а преступники. Там он провёл года три-четыре.
Напрямую отец не говорил, но я догадался, что этот начальник лагеря помог ему сбежать. Он как надсмотрщик был одет в кожанку, у него была лошадь и кожаная фуражка. Однажды начальник его вызвал и говорит: «Одевайся в телогрейку, ватные брюки, во всё самое худшее». В общем, его отпустили в 1938-м.
Когда отец вернулся, семья сразу уехала в Адыгею. Наверное, чтобы никто не спрашивал, почему он так рано освободился: у политических заключённых амнистии не было. И вот вся семья стала пасти овец, коз. И братья, и мать.
Какой он был человек, во многом определило время. При царе, может, получше было, а дальше — гражданская война, тюрьма, голодуха, Отечественная война. Но он был честный человек. Воровать категорически запрещал и за это наказывал. Не врал и очень не любил, когда обманывали его. И требовательный был, да.
Был в моей жизни случай. Мне было лет 10. Росли мы свободно, в степи, общались с ребятами постарше, а у них казачьи обычаи. Они нас учили драться, и в жизни мне это потом пригодилось. А ещё учили курить. Как-то вечером я загулял и забыл пригнать домой телят и корову, телёнок один потерялся.
Отец заметил меня ещё в балке, я был с ребятами и курил. Он взял мой плетёный кнут с вишнёвой ручкой — и полечил меня от курева прям в этой балке. У меня это как сейчас перед глазами, а мне уже 74 года. Я после того в рот ни одной ни папиросы, ни сигареты не взял. И я отцу за этот момент в жизни благодарен. Потом он всегда со мной беседовал, объяснял на словах. Но иногда нужно и проучить, что бы там кто ни говорил.
Со своими сыновьями я так особо не поступал. Но с меньшим очень боролся, чтобы он не курил. И даже однажды его, десятиклассника, из резинового шланга пришлось поливать раза два-три. Он, правда, бросил уже в 30 лет. А старший не курил и не курит до сих пор. Зато меня часто спрашивают: «Как ты смог воспитать своих сыновей, что они такие хорошие семьянины?» А это отцовский урок, для меня он пример.
Отец о себе мало рассказывал, время было лихое. До революции он жил в приёмной семье в Воронежской области, потому что родители умерли от тифа. Его взяла бездетная пара по фамилии Тоневицкие, до этого, кажется, была фамилия Слепых. Приёмный отец был краснодеревщиком, а мать домохозяйкой.
В 1917 году он женился на маме, ему было 19. Потом началась гражданская война, он был артиллеристом 10-й армии под командованием Ворошилова. Мать поехала за ним. До 1924 года отец участвовал в ловле банд по югу России: Ростовская область, Волгоград, Краснодарский, Калмыкия. А потом работал в райкоме, был членом партии.
Году в 1933-м он ездил по делам организации колхозов. А тогда голод был, в одном из посёлков ему представили документ, что корова их чуть не утонула, сломала ногу, поэтому её дорезали и съели. В общем, отец выполнил недостаточно из того, чего от него ждали, и его быстренько осудили. Сколько лет ему дали, он не говорил. Но он был отправлен в Сибирь. По пути они голодали, многие умирали. Отец не любил вспоминать.
Когда он попал в концлагерь, выяснилось, что начальник — его сослуживец по 10-й армии. И он помог ему выжить, устроил отца в столовую поваром. А уж когда он окреп, его отправили на лесозаготовки. Если ты выполняешь норму, тебе полагался стопроцентный паёк. Выполнил половину, тебе и пайка 50%. Изголодавшие люди, которых выгружали с эшелона, не могли сразу работать так и умирали. Ему повезло.
Начальник и потом посодействовал отцу — определил его надсмотрщиком лагеря в вольное поселение у границы с Казахстаном, в Оренбургскую область. В вольных поселениях были не политзаключенные, а преступники. Там он провёл года три-четыре.
Напрямую отец не говорил, но я догадался, что этот начальник лагеря помог ему сбежать. Он как надсмотрщик был одет в кожанку, у него была лошадь и кожаная фуражка. Однажды начальник его вызвал и говорит: «Одевайся в телогрейку, ватные брюки, во всё самое худшее». В общем, его отпустили в 1938-м.
Когда отец вернулся, семья сразу уехала в Адыгею. Наверное, чтобы никто не спрашивал, почему он так рано освободился: у политических заключённых амнистии не было. И вот вся семья стала пасти овец, коз. И братья, и мать.
Какой он был человек, во многом определило время. При царе, может, получше было, а дальше — гражданская война, тюрьма, голодуха, Отечественная война. Но он был честный человек. Воровать категорически запрещал и за это наказывал. Не врал и очень не любил, когда обманывали его. И требовательный был, да.
Был в моей жизни случай. Мне было лет 10. Росли мы свободно, в степи, общались с ребятами постарше, а у них казачьи обычаи. Они нас учили драться, и в жизни мне это потом пригодилось. А ещё учили курить. Как-то вечером я загулял и забыл пригнать домой телят и корову, телёнок один потерялся.
Отец заметил меня ещё в балке, я был с ребятами и курил. Он взял мой плетёный кнут с вишнёвой ручкой — и полечил меня от курева прям в этой балке. У меня это как сейчас перед глазами, а мне уже 74 года. Я после того в рот ни одной ни папиросы, ни сигареты не взял. И я отцу за этот момент в жизни благодарен. Потом он всегда со мной беседовал, объяснял на словах. Но иногда нужно и проучить, что бы там кто ни говорил.
Со своими сыновьями я так особо не поступал. Но с меньшим очень боролся, чтобы он не курил. И даже однажды его, десятиклассника, из резинового шланга пришлось поливать раза два-три. Он, правда, бросил уже в 30 лет. А старший не курил и не курит до сих пор. Зато меня часто спрашивают: «Как ты смог воспитать своих сыновей, что они такие хорошие семьянины?» А это отцовский урок, для меня он пример.
Мать
Мать лет в 12 была няней у помещиков — это, пожалуй, единственное, что я знаю о её детстве.
Мама часто болела. С тех пор как отца отправили в лагерь, у неё были проблемы с сердцем. Она была добрая. Требовательная, но навстречу шла. У неё тоже были свои правила по жизни. Она многое умела делать, как говорят в народе: на картах гадать, лечить от всего, тогда люди это умели. От чего-то спасла и меня.
Для сравнения. Когда отец меня кнутом отпорол, у меня обиды практически не было. При этом я от него за всю жизнь ни слова матерного не слышал. Может, и говорил что, но не при мне. А вот мать... Когда я однажды дома нашкодил, она выскочила за мной, а она полная была, ей меня было не догнать. Так она кочергу вдогонку бросила и заматерилась. Я всё детство потом вспоминал и огорчался. А почему — не знаю.
С тех пор я такой по жизни. Бывает, что анекдот рассказываешь, нет-нет и применишь какое-то слово. Но если спор какой с друзьями или с женой, если я волнуюсь, дискутирую, то мат у меня не выскочит никогда. Почему так? Наверное, та обида на мать, или отец меня полечил — то ли гипнозом, то ли кнутом.
Что бы там ни было, мы все их любили. Очень уважали отца и к матери тоже относились замечательно. И я, и братья, это я знаю точно.
Мать лет в 12 была няней у помещиков — это, пожалуй, единственное, что я знаю о её детстве.
Мама часто болела. С тех пор как отца отправили в лагерь, у неё были проблемы с сердцем. Она была добрая. Требовательная, но навстречу шла. У неё тоже были свои правила по жизни. Она многое умела делать, как говорят в народе: на картах гадать, лечить от всего, тогда люди это умели. От чего-то спасла и меня.
Для сравнения. Когда отец меня кнутом отпорол, у меня обиды практически не было. При этом я от него за всю жизнь ни слова матерного не слышал. Может, и говорил что, но не при мне. А вот мать... Когда я однажды дома нашкодил, она выскочила за мной, а она полная была, ей меня было не догнать. Так она кочергу вдогонку бросила и заматерилась. Я всё детство потом вспоминал и огорчался. А почему — не знаю.
С тех пор я такой по жизни. Бывает, что анекдот рассказываешь, нет-нет и применишь какое-то слово. Но если спор какой с друзьями или с женой, если я волнуюсь, дискутирую, то мат у меня не выскочит никогда. Почему так? Наверное, та обида на мать, или отец меня полечил — то ли гипнозом, то ли кнутом.
Что бы там ни было, мы все их любили. Очень уважали отца и к матери тоже относились замечательно. И я, и братья, это я знаю точно.
Братья и сестра
С родителями я мало жил в зрелом возрасте. С 1952 по 1960 годы я жил со средним братом Володей, с остальными виделся редко. Он тогда как раз закончил курсы ветфельдшера. Его направили в колхоз, выделили хату, и он забрал родителей, сестру и меня с военного конного завода на хутор Верхне-Верхоломовский. А потом брат женился, и мы жили вместе, племянник скоро родился.
Старший брат Алёша был 1923 года рождения. В школу он пошел незадолго до того, как отца отправили в лагерь: учиться было некогда, надо было вести хозяйство. Он помогал одному парню пасти скот (тот его тоже куревом угощал). А в 1941 году брата забрали в армию — хорошо, что не на передовую: он попал на Урал. Днём они маршировали, стреляли, а по ночам должны были работать — восстанавливать заводы. К осени его бросили в Ленинград на фронт. Там он попал в блокаду, прошёл через Синявинские болота, но остался жив. Такая жизнь…
Сестрой занималась мать. Она родилась 1 января 1939 года. Когда я был пацаном в Сальских степях, сестра постоянно была где-то в школе. Пока мы пасли скот и жили в степи круглый год, она постоянно была в большом населенном пункте. Конечно, мы виделись редко. Когда мы с братом жили Верхоломовке, она окончила среднюю школу в 18 километрах от нас, на станции Куберле. А потом уехала в Краснодар поступать сельхозинститут. Она училась заочно, параллельно работая в пригороде в плодовом совхозе. Этот институт она и закончила.
Я был физически лучше развит, чем брат и сестра, не нужно было за мной ухаживать, меня контролировать. Я был очень самостоятельный.
С родителями я мало жил в зрелом возрасте. С 1952 по 1960 годы я жил со средним братом Володей, с остальными виделся редко. Он тогда как раз закончил курсы ветфельдшера. Его направили в колхоз, выделили хату, и он забрал родителей, сестру и меня с военного конного завода на хутор Верхне-Верхоломовский. А потом брат женился, и мы жили вместе, племянник скоро родился.
Старший брат Алёша был 1923 года рождения. В школу он пошел незадолго до того, как отца отправили в лагерь: учиться было некогда, надо было вести хозяйство. Он помогал одному парню пасти скот (тот его тоже куревом угощал). А в 1941 году брата забрали в армию — хорошо, что не на передовую: он попал на Урал. Днём они маршировали, стреляли, а по ночам должны были работать — восстанавливать заводы. К осени его бросили в Ленинград на фронт. Там он попал в блокаду, прошёл через Синявинские болота, но остался жив. Такая жизнь…
Сестрой занималась мать. Она родилась 1 января 1939 года. Когда я был пацаном в Сальских степях, сестра постоянно была где-то в школе. Пока мы пасли скот и жили в степи круглый год, она постоянно была в большом населенном пункте. Конечно, мы виделись редко. Когда мы с братом жили Верхоломовке, она окончила среднюю школу в 18 километрах от нас, на станции Куберле. А потом уехала в Краснодар поступать сельхозинститут. Она училась заочно, параллельно работая в пригороде в плодовом совхозе. Этот институт она и закончила.
Я был физически лучше развит, чем брат и сестра, не нужно было за мной ухаживать, меня контролировать. Я был очень самостоятельный.
Семилетка
В Верхоломовке была семилетняя школа. В одном помещении в первом ряду сидел первый класс, а во втором — третий. А учитель один. Сейчас это даже представить сложно. Электричества не было, глухомань. Но мы учились. И первая учительница моя, Екатерина Антоновна Чердакова... Просто замечательная была!
Однажды на перемене мы подрались с её сыном. Когда я ходил в первый класс, он был в третьем. И вот перемена закончилась, мы сели. Екатерина Антоновна заходит в класс, берёт из угла комнаты веник, подходит ко мне, вытаскивает из-за парты — и давай эти веником меня охаживать. Рукояткой. А я даже не сказал родителям, что меня отлупили: если бы я пожаловался, родители мне бы добавили ещё — за то, что я себя плохо вёл. Вот это дисциплина! Но я уважаю такой подход.
Я был пацан хулиганистый. Как-то раз в форточку в школу залез, мне это в характеристике написали. Каждый год что-то писали: то я что-то сломал, то что.
Директор школы был прелесть какой преподаватель. Его звали Николай Семенович Хомутов, он вёл у нас физику, математику и геометрию. А ещё физкультуру — мы на уроках играли в водное поло в речке. И в ручной мяч научил нас играть, и в футбол. В войну он был лёчиком, демобилизовался и пропал… А брат его вёл литературу, но её я не особо любил. Диктанты писал хорошо, но больше четвёрки у меня не было.
Учитель арифметики преподавал ещё в царских гимназиях. Меня он научил устному счету, я до сих пор это помню и пользуюсь. Семилетку я окончил с похвальным листом.
Мы много времени проводили с соседкой, Быкадоровой Зоей. Наши хаты были метрах в трёхстах друг от друга. Мы с ней во всё играли, даже в куклы. Классе в первом-втором выбирали место, где никого нет, становились на завалинку — я стоя, она сидя — и соревновались, кто дальше пописает. А что тут плохого? Вот это детство было!
Но однажды я поступил нехорошо. Не знаю, почему. Меня дразнили «мишка косолапый». Я ходил ногами внутрь, вразвалочку. И вот мы с Зоей шли в кино на дневной сеанс, в клуб на хуторе. У меня в платочке было завернуто 50 копеек. Она начала меня дразнить, а её догнал и со злости этими монетами в платочке несколько раз ударил по голове. Даже кровь была. Вот я какой был… Но потом стал исправляться, когда стал взрослеть. В 8-9 классе я себя с девочками уже хорошо вёл.
В Верхоломовке была семилетняя школа. В одном помещении в первом ряду сидел первый класс, а во втором — третий. А учитель один. Сейчас это даже представить сложно. Электричества не было, глухомань. Но мы учились. И первая учительница моя, Екатерина Антоновна Чердакова... Просто замечательная была!
Однажды на перемене мы подрались с её сыном. Когда я ходил в первый класс, он был в третьем. И вот перемена закончилась, мы сели. Екатерина Антоновна заходит в класс, берёт из угла комнаты веник, подходит ко мне, вытаскивает из-за парты — и давай эти веником меня охаживать. Рукояткой. А я даже не сказал родителям, что меня отлупили: если бы я пожаловался, родители мне бы добавили ещё — за то, что я себя плохо вёл. Вот это дисциплина! Но я уважаю такой подход.
Я был пацан хулиганистый. Как-то раз в форточку в школу залез, мне это в характеристике написали. Каждый год что-то писали: то я что-то сломал, то что.
Директор школы был прелесть какой преподаватель. Его звали Николай Семенович Хомутов, он вёл у нас физику, математику и геометрию. А ещё физкультуру — мы на уроках играли в водное поло в речке. И в ручной мяч научил нас играть, и в футбол. В войну он был лёчиком, демобилизовался и пропал… А брат его вёл литературу, но её я не особо любил. Диктанты писал хорошо, но больше четвёрки у меня не было.
Учитель арифметики преподавал ещё в царских гимназиях. Меня он научил устному счету, я до сих пор это помню и пользуюсь. Семилетку я окончил с похвальным листом.
Мы много времени проводили с соседкой, Быкадоровой Зоей. Наши хаты были метрах в трёхстах друг от друга. Мы с ней во всё играли, даже в куклы. Классе в первом-втором выбирали место, где никого нет, становились на завалинку — я стоя, она сидя — и соревновались, кто дальше пописает. А что тут плохого? Вот это детство было!
Но однажды я поступил нехорошо. Не знаю, почему. Меня дразнили «мишка косолапый». Я ходил ногами внутрь, вразвалочку. И вот мы с Зоей шли в кино на дневной сеанс, в клуб на хуторе. У меня в платочке было завернуто 50 копеек. Она начала меня дразнить, а её догнал и со злости этими монетами в платочке несколько раз ударил по голове. Даже кровь была. Вот я какой был… Но потом стал исправляться, когда стал взрослеть. В 8-9 классе я себя с девочками уже хорошо вёл.
Краснодарский край
Старшие классы
В 1960 году мы переехали в Динской район Краснодарского края, в совхоз «Агроном» — тот самый, где работала сестра. В тех местах ничего и никого нет — кругом степь и запах полыни. Я так по нему тоскую! Ведь я уже 52 года живу в Эстонии.
У меня перед глазами стоит картина. Когда едешь из Волгодонска в Морозовск, а оттуда в Новочеркасск по трассе Дон-4, вокруг степи и поля, низинки и возвышенности. Бывает, выезжаешь на такую возвышенность, а всё остальное внизу. Это такая красота, у меня сейчас аж мурашки пошли по телу! Так хочется опять туда попасть.
Старшие классы
В 1960 году мы переехали в Динской район Краснодарского края, в совхоз «Агроном» — тот самый, где работала сестра. В тех местах ничего и никого нет — кругом степь и запах полыни. Я так по нему тоскую! Ведь я уже 52 года живу в Эстонии.
У меня перед глазами стоит картина. Когда едешь из Волгодонска в Морозовск, а оттуда в Новочеркасск по трассе Дон-4, вокруг степи и поля, низинки и возвышенности. Бывает, выезжаешь на такую возвышенность, а всё остальное внизу. Это такая красота, у меня сейчас аж мурашки пошли по телу! Так хочется опять туда попасть.
Степь в Краснодарском крае / фото: kurortkuban.ru
Там я пошёл в 8 класс. Поначалу меня в школе восприняли не очень. Но я освоился, ведь я был физически развит, и голова была светлая, учился легко. У меня всё без проблем было: и математика, и химия. Только русский язык и литература не давались, почему-то читать мне не очень нравилось.
Я мечтал быть моряком. Рисовал корабли, море. Вот книги про море я очень любил, как и военные. После таких книг всё остальное я вообще читать не мог.
В старших классах учителя меня ставили в пример. Учитель истории, Шмаргун Владимир Кириллович, как-то сказал всем: «Ладно ещё Таневицкий чудит, он-то учится хорошо, а вы?!» После того гипноза отцовского я быстро возвращался в рамки.
В 9 классе нас послали кирпич разгружать. Тогда начали строить новую школу, и пару машин директор забрал себе на дом. И вот мы должны были кирпичи с машин у него во дворе разгружать. Я не хотел, но пошёл. А потом устроил бучу в школе: «Как это так? Заставляет работать. Я понимаю — школу строить, но дом директору!» С тех пор он меня на занятия не допускал. Но некоторые преподаватели сказали, чтобы я приходил в школу, задавали мне уроки, я их учил.
Об этом вышла статья в «Комсомольце Кубани» — кто-то из преподавателей написал. Приехала комиссия, разобрались, и меня в школу пустили, а его сняли с поста директора. Во время войны он командовал штрафным батальоном, демобилизовался уже майором.
В 11 классе после 1-й четверти был школьный вечер. Мы вышли во двор и стояли у входа. Ребята курили, а я — нет. Бывший директор тогда был уже директором вечерней школы. Он из учительской нас увидел и вызвал меня после каникул: «Ну, будем теперь рассчитываться с тобой. Вы курили на территории. Я поставлю тебе за поведение неудовлетворительно, и ты аттестат не получишь».
Вот тогда я пришел домой и рассказал всё отцу: «Папа, я пойду в вечернюю школу учиться, аттестат получать. Ничего мы не сделаем с этим». И я окончил вечернюю школу. А когда перед выпускным в дневной школе директор сказал ребятам: «Пригласите Тоневицкого. И пусть принесет свой аттестат, хочу вручить ему вместе с вами». Не знаю, совесть в нём заговорила или что.
Я пришёл, но подговорил ребят. Мы были большие парни по 18 лет, а он плюгавенький, лысенький. Я говорю: «Ребята, когда будет вручать нам аттестаты, жмём ему руку со всей силы». Я в то время увлекался эспандером и выжимал 85 кг. Вот я ему и пожал. У меня 3-4 четвёрки в аттестате, медали я не получил.
Я мечтал быть моряком. Рисовал корабли, море. Вот книги про море я очень любил, как и военные. После таких книг всё остальное я вообще читать не мог.
В старших классах учителя меня ставили в пример. Учитель истории, Шмаргун Владимир Кириллович, как-то сказал всем: «Ладно ещё Таневицкий чудит, он-то учится хорошо, а вы?!» После того гипноза отцовского я быстро возвращался в рамки.
В 9 классе нас послали кирпич разгружать. Тогда начали строить новую школу, и пару машин директор забрал себе на дом. И вот мы должны были кирпичи с машин у него во дворе разгружать. Я не хотел, но пошёл. А потом устроил бучу в школе: «Как это так? Заставляет работать. Я понимаю — школу строить, но дом директору!» С тех пор он меня на занятия не допускал. Но некоторые преподаватели сказали, чтобы я приходил в школу, задавали мне уроки, я их учил.
Об этом вышла статья в «Комсомольце Кубани» — кто-то из преподавателей написал. Приехала комиссия, разобрались, и меня в школу пустили, а его сняли с поста директора. Во время войны он командовал штрафным батальоном, демобилизовался уже майором.
В 11 классе после 1-й четверти был школьный вечер. Мы вышли во двор и стояли у входа. Ребята курили, а я — нет. Бывший директор тогда был уже директором вечерней школы. Он из учительской нас увидел и вызвал меня после каникул: «Ну, будем теперь рассчитываться с тобой. Вы курили на территории. Я поставлю тебе за поведение неудовлетворительно, и ты аттестат не получишь».
Вот тогда я пришел домой и рассказал всё отцу: «Папа, я пойду в вечернюю школу учиться, аттестат получать. Ничего мы не сделаем с этим». И я окончил вечернюю школу. А когда перед выпускным в дневной школе директор сказал ребятам: «Пригласите Тоневицкого. И пусть принесет свой аттестат, хочу вручить ему вместе с вами». Не знаю, совесть в нём заговорила или что.
Я пришёл, но подговорил ребят. Мы были большие парни по 18 лет, а он плюгавенький, лысенький. Я говорю: «Ребята, когда будет вручать нам аттестаты, жмём ему руку со всей силы». Я в то время увлекался эспандером и выжимал 85 кг. Вот я ему и пожал. У меня 3-4 четвёрки в аттестате, медали я не получил.
Мурманск
Мечта
Я хотел быть моряком. Если бы послушал отца, может, из меня что-то бы получилось. А я получил аттестат и сразу улетел в Мурманск. В 1964 году, мне ещё не было 18-ти. Пришёл сдавать документы, а комсомольской характеристики нет. И у меня документы в мореходку не приняли. Сказали: устройся на работу, тогда примем. Я обошёл все порты — нигде на работу не брали. Нужен был поручитель.
Через месяц деньги почти закончились. Зато в камере хранения осталась сетка с яблоками «Белый налив». Когда я пришел за вещами, там такой запах стоял! Я стал угощать мурманчан этими яблоками, и они меня кормили и поили до самого Краснодара — двое или трое суток.
Волгоград
Когда я приехал, документы ни в один вуз уже не принимали. И я увидел объявление: обучение на холодильщика на химическом предприятии в Волгограде. Со средним образованием, два с половиной года, наподобие техникума.
Теперь уже надо было не учиться, а работать. К 1 августа я поехал в Волгоград подавать документы. Оказалось, я сразу должен был пройти испытательный срок — месяц, потому что это закрытое предприятие. Но я добросовестно работал, и через три недели меня отпустили домой, чтобы я взял вещи и вернулся в Волгоград учиться.
Учёба в Волгограде была как стихи, сказка. Учиться мне было очень легко, я подрабатывал и начал хорошо одеваться. Правда, иногда голодный по двое суток ходил, но девчонки в столовых выручали. Пригласишь на свидание — они борща нальют бесплатно, а туда ещё и котлету утопят. А на столе хлеб, соль, горчица. Поел один раз в сутки и доволен. В общем, классно всё было!
Этот город для меня — такие воспоминания! Особенно поездка за Волгу: ночь, девчонки… Дальше не буду рассказывать, а то жена слушает.
После учёбы в 1966 году я получил направление на работу в почтовый ящик химпредприятия. Со мной учился ещё один парень из Краснодарского края. С нами практику проходили мужчины постарше, они и говорят: «Ребята, ну что вы будете себя травить этой химией. У вас документы, паспорта, трудовые — всё на руках. Езжайте домой! Если будут искать, вернётесь работать. А не будут, так и останьтесь. Тем более специальность редкая: холодильные установки, механики по ремонту».
Мечта
Я хотел быть моряком. Если бы послушал отца, может, из меня что-то бы получилось. А я получил аттестат и сразу улетел в Мурманск. В 1964 году, мне ещё не было 18-ти. Пришёл сдавать документы, а комсомольской характеристики нет. И у меня документы в мореходку не приняли. Сказали: устройся на работу, тогда примем. Я обошёл все порты — нигде на работу не брали. Нужен был поручитель.
Через месяц деньги почти закончились. Зато в камере хранения осталась сетка с яблоками «Белый налив». Когда я пришел за вещами, там такой запах стоял! Я стал угощать мурманчан этими яблоками, и они меня кормили и поили до самого Краснодара — двое или трое суток.
Волгоград
Когда я приехал, документы ни в один вуз уже не принимали. И я увидел объявление: обучение на холодильщика на химическом предприятии в Волгограде. Со средним образованием, два с половиной года, наподобие техникума.
Теперь уже надо было не учиться, а работать. К 1 августа я поехал в Волгоград подавать документы. Оказалось, я сразу должен был пройти испытательный срок — месяц, потому что это закрытое предприятие. Но я добросовестно работал, и через три недели меня отпустили домой, чтобы я взял вещи и вернулся в Волгоград учиться.
Учёба в Волгограде была как стихи, сказка. Учиться мне было очень легко, я подрабатывал и начал хорошо одеваться. Правда, иногда голодный по двое суток ходил, но девчонки в столовых выручали. Пригласишь на свидание — они борща нальют бесплатно, а туда ещё и котлету утопят. А на столе хлеб, соль, горчица. Поел один раз в сутки и доволен. В общем, классно всё было!
Этот город для меня — такие воспоминания! Особенно поездка за Волгу: ночь, девчонки… Дальше не буду рассказывать, а то жена слушает.
После учёбы в 1966 году я получил направление на работу в почтовый ящик химпредприятия. Со мной учился ещё один парень из Краснодарского края. С нами практику проходили мужчины постарше, они и говорят: «Ребята, ну что вы будете себя травить этой химией. У вас документы, паспорта, трудовые — всё на руках. Езжайте домой! Если будут искать, вернётесь работать. А не будут, так и останьтесь. Тем более специальность редкая: холодильные установки, механики по ремонту».
Краснодарский край
Свадьба
И я опять вернулся в совхоз «Агроном» Краснодарского края Динского района. Директор совхоза Мария Петровна меня взяла на работу на холодильную установку во фруктохранилище. Меня больше никто не беспокоил. Если за мной и приезжали, то директор совхоза решила проблему в пользу совхоза и в мою.
Я много занимался спортом. Играл в волейбол, лёгкой атлетикой занимался, потом ещё штангой и гирями. В 1968 году я был чемпионом Краснодарского края по гирям в тяжелом весе, на Первенстве России выступал, но там у меня 16-ое место было.
Как-то вечером я пришел с работы, слышу — на летней танцплощадке музыка заиграла. Студенты были на практике, сбор урожая. Я даже не стал одеваться, прихожу в одной майке и босиком. Возле проигрывателя стоят три девчонки. Две знакомые, а одна нет. Я друзей спрашиваю: «А кто это такая?» «Это студентка сельхозтехникума приехала на практику, со Славянска-на-Кубани». И я им говорю: «Я на ней женюсь, на этой красавице».
И кто меня за язык тянул? У меня даже в мыслях тогда не было жениться. Ладно ещё с девчонками крутить... Мне и двадцати лет тогда не исполнилось. А ей было 18. И тут вдруг — женюсь!
Сказал и пригласил её танцевать. Потанцевали, разошлись, и завязались отношения. В феврале 1967 года она должна была заканчивать техникум. Я и говорю: «Я обещал жениться, я женюсь». И 24 декабря 1966 года мы с ней расписались. И живем до сих пор!
А я ведь дважды жениться хотел… Спасибо матери! В 11 классе у нас была молодая учительница по математике, адыгейка. И мы с ней любовь закрутили. Хорошо, что я потом в вечернюю школу ушёл. А когда уже в Волгограде учился, она предлагала жениться и уехать в Сибирь. Мать как узнала, на коленях стояла, плакала, уговаривала: дай честное слово, что не женишься. И я разорвал отношения. Второй инцидент тоже был в Волгограде. А мать же на картах гадала и снова меня уговорила не жениться. Когда эта женщина выходила замуж, у неё мужики погибали. Двое точно, я знаю.
Жена стала работать в том же совхозе. А в 1968 году к нам в гости приехала её сестра. Она после строительного техникума получила направление в посёлок в Эстонии, забрала туда родителей и родила первого сына. А теперь позвала переехать и нас.
Жена начала капать мне на макушку холодной водой: «Давай уедем». А я ни в какую, не хочу уезжать с тёплого юга в какую-то Эстонию. Директор совхоза Мария Петровна ей говорила: «Не надо уезжать, ты агрономом будешь, построишь фруктохранилище на 1000 тонн. А он будет там начальником». А она нет и всё.
С конца мая у нас шла дискуссия: уехать или нет. А жена тогда уже была беременная. Мне в голову пришла мысль: «А что будет, когда родится сын? Она уедет, я останусь. Как буду я без сына и он без меня?» В середине июля я пошел к директору: «Мария Петровна, что делать?» Она говорит: «Увольняйся». И я в конце июля приехал в Эстонию.
Свадьба
И я опять вернулся в совхоз «Агроном» Краснодарского края Динского района. Директор совхоза Мария Петровна меня взяла на работу на холодильную установку во фруктохранилище. Меня больше никто не беспокоил. Если за мной и приезжали, то директор совхоза решила проблему в пользу совхоза и в мою.
Я много занимался спортом. Играл в волейбол, лёгкой атлетикой занимался, потом ещё штангой и гирями. В 1968 году я был чемпионом Краснодарского края по гирям в тяжелом весе, на Первенстве России выступал, но там у меня 16-ое место было.
Как-то вечером я пришел с работы, слышу — на летней танцплощадке музыка заиграла. Студенты были на практике, сбор урожая. Я даже не стал одеваться, прихожу в одной майке и босиком. Возле проигрывателя стоят три девчонки. Две знакомые, а одна нет. Я друзей спрашиваю: «А кто это такая?» «Это студентка сельхозтехникума приехала на практику, со Славянска-на-Кубани». И я им говорю: «Я на ней женюсь, на этой красавице».
И кто меня за язык тянул? У меня даже в мыслях тогда не было жениться. Ладно ещё с девчонками крутить... Мне и двадцати лет тогда не исполнилось. А ей было 18. И тут вдруг — женюсь!
Сказал и пригласил её танцевать. Потанцевали, разошлись, и завязались отношения. В феврале 1967 года она должна была заканчивать техникум. Я и говорю: «Я обещал жениться, я женюсь». И 24 декабря 1966 года мы с ней расписались. И живем до сих пор!
А я ведь дважды жениться хотел… Спасибо матери! В 11 классе у нас была молодая учительница по математике, адыгейка. И мы с ней любовь закрутили. Хорошо, что я потом в вечернюю школу ушёл. А когда уже в Волгограде учился, она предлагала жениться и уехать в Сибирь. Мать как узнала, на коленях стояла, плакала, уговаривала: дай честное слово, что не женишься. И я разорвал отношения. Второй инцидент тоже был в Волгограде. А мать же на картах гадала и снова меня уговорила не жениться. Когда эта женщина выходила замуж, у неё мужики погибали. Двое точно, я знаю.
Жена стала работать в том же совхозе. А в 1968 году к нам в гости приехала её сестра. Она после строительного техникума получила направление в посёлок в Эстонии, забрала туда родителей и родила первого сына. А теперь позвала переехать и нас.
Жена начала капать мне на макушку холодной водой: «Давай уедем». А я ни в какую, не хочу уезжать с тёплого юга в какую-то Эстонию. Директор совхоза Мария Петровна ей говорила: «Не надо уезжать, ты агрономом будешь, построишь фруктохранилище на 1000 тонн. А он будет там начальником». А она нет и всё.
С конца мая у нас шла дискуссия: уехать или нет. А жена тогда уже была беременная. Мне в голову пришла мысль: «А что будет, когда родится сын? Она уедет, я останусь. Как буду я без сына и он без меня?» В середине июля я пошел к директору: «Мария Петровна, что делать?» Она говорит: «Увольняйся». И я в конце июля приехал в Эстонию.
Эстония
Бетонщик
В 4 классе у меня была география СССР, и мы проходили Эстонскую ССР. Тогда я впервые узнал про полезное ископаемое — сланец. У меня были мысли: «Попасть бы в эту Эстонию, посмотреть, что такое сланец!» И вот спустя 11 лет я сюда попадаю, сажусь на такси — и первое, что встречаю, это горящая гора со сланцем. Её долго тушили. Эта гора и сейчас есть, я мимо неё езжу.
Помню первые впечатления от Старого города в Таллине. Вот ты вырос в степях, а тут вдруг попадаешь в Средневековье — трудно объяснить, каково это. Всё такое старинное! Потом уже, к Олимпиаде (соревнования по парусному спорту в рамках летних Олимпийских игр 1980 года проводились в Таллине — прим.), всё стали реставрировать: крыши менять, стены подделывать. Поляки работали. И после этого мне там уже не так нравилось.
Бетонщик
В 4 классе у меня была география СССР, и мы проходили Эстонскую ССР. Тогда я впервые узнал про полезное ископаемое — сланец. У меня были мысли: «Попасть бы в эту Эстонию, посмотреть, что такое сланец!» И вот спустя 11 лет я сюда попадаю, сажусь на такси — и первое, что встречаю, это горящая гора со сланцем. Её долго тушили. Эта гора и сейчас есть, я мимо неё езжу.
Помню первые впечатления от Старого города в Таллине. Вот ты вырос в степях, а тут вдруг попадаешь в Средневековье — трудно объяснить, каково это. Всё такое старинное! Потом уже, к Олимпиаде (соревнования по парусному спорту в рамках летних Олимпийских игр 1980 года проводились в Таллине — прим.), всё стали реставрировать: крыши менять, стены подделывать. Поляки работали. И после этого мне там уже не так нравилось.
ул. Тоом-Кооли (улица Домской школы) в Старом Таллине / 1977 г. / фото: pastvu.com
С 1 августа я пошел работать на эстонский завод. Меня хотели устроить в «КИП» (контрольно-измерительные приборы), но там зарплата была 140 рублей. Я отказался и пошел бетонщиком панели лить — там платили 200 рублей. По тем временам, очень солидно! Я мог себе позволить и радиоприемник «Мрия» (миниатюрный, но с проигрывателем), и жене шубу (не норковую) и сапоги. Нам дали комнату с мебелью: и телевизор был, и детская кроватка — всё хозяйство.
Портативная транзисторная радиола 3-го класса "Мрия-301" с 1971 выпускалась Днепропетровским радиозаводом (масса с батареями 3 кг) / фото: rw6ase.narod.ru
Жена до года сидела с ребёнком, а после в плодовом совхозе работала бригадиром. Потом она пошла прессовщицей в цех пластмассовых изделий. Я после армии тоже пришёл к ней туда.
Узбекистан
Армия
В ноябре 1969 года меня забрали в армию. Я попал в войска Министерства среднего машиностроения, тогда это было секретно. Поэтому я не знал, куда мы едем. И вот нас поездом везут из Таллина в Ригу, грузят в самолёт ИЛ-18 — и мы летим уже 8 часов. Смотрю в иллюминатор — похоже на юг Урала, оренбургские степи, Аральское море... Куда же нас? И тут объявляют, что мы приземляемся в городе Самарканд. А я так мечтал погреться на солнышке!
Армия
В ноябре 1969 года меня забрали в армию. Я попал в войска Министерства среднего машиностроения, тогда это было секретно. Поэтому я не знал, куда мы едем. И вот нас поездом везут из Таллина в Ригу, грузят в самолёт ИЛ-18 — и мы летим уже 8 часов. Смотрю в иллюминатор — похоже на юг Урала, оренбургские степи, Аральское море... Куда же нас? И тут объявляют, что мы приземляемся в городе Самарканд. А я так мечтал погреться на солнышке!
Медресе Шердор — исламское образовательное, духовно-просветительское и мемориально-культовое сооружение XVII века в Самарканде на площади Регистан. В 2001 году вместе с другими достопримечательностями Самарканда внесено в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО / фото 1970 -1971 / pastvu.com
Из Самарканда нас поездом доставили в Навои. Этот город только начинал строиться. Там были железобетонные заводы, я работал на станке — на гильотинных ножницах, резал металл. Зарплату я получал как гражданское лицо. И за свои деньги себя кормил, спал, но ходил в военной форме. Семье я высылал по 400 рублей.
Навои был основан в 1958 году и входил в состав Бухарской области. Он создавался как центр горнодобывающей промышленности по добыче редкоземельных элементов, драгоценных металлов и урана в Узбекской ССР и получил название Навои в честь знаменитого узбекского поэта и философа Алишера Навои.
Новый город был построен в 1960-е годы согласно единому генеральному плану ленинградских архитекторов института ВНИИПИЭТ: за разработку генплана города ленинградские архитекторы в 1969 году были удостоены Государственной премии СССР.
текст: wikipedia.org; фото: площадь перед Домом культуры / 1971 г. / pastvu.com
Новый город был построен в 1960-е годы согласно единому генеральному плану ленинградских архитекторов института ВНИИПИЭТ: за разработку генплана города ленинградские архитекторы в 1969 году были удостоены Государственной премии СССР.
текст: wikipedia.org; фото: площадь перед Домом культуры / 1971 г. / pastvu.com
В марте 1970 года жена приехала ко мне в отпуск с трёхлетним сынишкой Юриком. Из Эстонии прилетела! Не зря мы 54 года вместе живём. А от меня она увезла меньшего сына — Виталий родился в декабре 1970 года.
На роды я прилетал, меня командир полка отпустил. Дождался, пока супруга родила, привез её домой, а потом улетел обратно.
По Самарканду я гулял мало, но впечатления остались приятные. В Бухаре меня удивили контрасты улиц. Там такая жизнь, такие люди... Прелесть! Не объяснить.
На роды я прилетал, меня командир полка отпустил. Дождался, пока супруга родила, привез её домой, а потом улетел обратно.
По Самарканду я гулял мало, но впечатления остались приятные. В Бухаре меня удивили контрасты улиц. Там такая жизнь, такие люди... Прелесть! Не объяснить.
Местные приглашали нас, солдатиков, к себе. Мы жили в кишлаках и работали на предприятии. Шашлычок, чай, поспать, отдохнуть — пожалуйста. А чай в чайхане — такого вкусного я нигде не пил! Ни сахара, ни конфет не надо, он сам сладковатый, ароматный. А ещё я научился плов пальцами кушать. Набираешь между пальцами, в рот выталкиваешь, по рукам течёт, ты облизываешь... Вкусно! И сами люди... Аблакулов Рашид, бригадир — какой человек был!
В армии у меня никаких проблем не было. Это всё физическая подготовка! Поэтому в части я не простой смертный был. Только призвался, а старшина меня уже ставит каптерщиком — это значит, что ты ничего не делаешь по хозчасти. А потом командир роты меня уговорил быть секретарем комсомольской организации. У меня был путевой лист, я сам его заполнял и отмечал на КПП: пришёл, ушёл. В армии прелесть была! Никто меня не терроризировал — ни офицеры, ни начальник штаба, ни гражданские. Я не хвалю себя, но это так. Всё здорово было.
Из армии меня отпустили раньше на полгода — у меня же двое детей уже было. Тогда два гола служили, а я служил полтора: призвали в 23, а демобилизовался в 25. Ещё и денег заработал. Присылал домой, а когда вернулся, у меня 800 рублей с собой было. Притом, что я летел за свои деньги: Навои — Ташкент, Ташкент — Ленинград. Мне обошлось рублей в 80 это хозяйство.
В армии у меня никаких проблем не было. Это всё физическая подготовка! Поэтому в части я не простой смертный был. Только призвался, а старшина меня уже ставит каптерщиком — это значит, что ты ничего не делаешь по хозчасти. А потом командир роты меня уговорил быть секретарем комсомольской организации. У меня был путевой лист, я сам его заполнял и отмечал на КПП: пришёл, ушёл. В армии прелесть была! Никто меня не терроризировал — ни офицеры, ни начальник штаба, ни гражданские. Я не хвалю себя, но это так. Всё здорово было.
Из армии меня отпустили раньше на полгода — у меня же двое детей уже было. Тогда два гола служили, а я служил полтора: призвали в 23, а демобилизовался в 25. Ещё и денег заработал. Присылал домой, а когда вернулся, у меня 800 рублей с собой было. Притом, что я летел за свои деньги: Навои — Ташкент, Ташкент — Ленинград. Мне обошлось рублей в 80 это хозяйство.
Эстония
Когда я вернулся, мне снова помог спорт. Меня сразу взяли в заводскую волейбольную команду. Мы даже чемпионами Министерства стройматериалов в Эстонии были! А директор завода был ветеран войны, русский, Федюк Николай Николаевич. Он любил спорт и спортсменов. И я у него был на хорошем счету, он во всем помогал мне и семье: и квартиру получить, и в хозяйстве.
После армии я стал работать слесарем по наладке оборудования, кузнечного пресса. Там цех пластмассовых изделий был, прессы гидравлические. Наладка, регулировка, ремонт — вот этим я занимался по сменам, был бригадиром. Это был 1971 год. Я старался, чтобы в семье было побольше денег. И спортом продолжал заниматься, но где-то к 35 годам травмировал колено на тренировке — мениск. С тех пор уже спорт был для себя, чуть-чуть.
В 1972 году открыли новый цех — современный, большой, как завод: там делали дренажную трубу, кирпич, полностью газифицированные печи. Жена перешла туда работать на пресс. Директор завода хотел, чтобы я был механиком этого цеха. Тогда эту должность занимал эстонец — местные плохо работали, а русские пахали. Но я не захотел с ними воевать. Ему это не понравилось, он для меня много сделал. Наверное, и я должен был пойти навстречу, но что-то у меня не легло. Я потом вообще уволился и пошёл на военизированную автобазу слесарем по оборудованию.
Когда я вернулся, мне снова помог спорт. Меня сразу взяли в заводскую волейбольную команду. Мы даже чемпионами Министерства стройматериалов в Эстонии были! А директор завода был ветеран войны, русский, Федюк Николай Николаевич. Он любил спорт и спортсменов. И я у него был на хорошем счету, он во всем помогал мне и семье: и квартиру получить, и в хозяйстве.
После армии я стал работать слесарем по наладке оборудования, кузнечного пресса. Там цех пластмассовых изделий был, прессы гидравлические. Наладка, регулировка, ремонт — вот этим я занимался по сменам, был бригадиром. Это был 1971 год. Я старался, чтобы в семье было побольше денег. И спортом продолжал заниматься, но где-то к 35 годам травмировал колено на тренировке — мениск. С тех пор уже спорт был для себя, чуть-чуть.
В 1972 году открыли новый цех — современный, большой, как завод: там делали дренажную трубу, кирпич, полностью газифицированные печи. Жена перешла туда работать на пресс. Директор завода хотел, чтобы я был механиком этого цеха. Тогда эту должность занимал эстонец — местные плохо работали, а русские пахали. Но я не захотел с ними воевать. Ему это не понравилось, он для меня много сделал. Наверное, и я должен был пойти навстречу, но что-то у меня не легло. Я потом вообще уволился и пошёл на военизированную автобазу слесарем по оборудованию.
Дети
Дети сами всем занимались. Росли, учились. И старший в футбол играл, и меньший. Старший даже за сборную Эстонии юниорскую играл, на первенство Союза ездил. Карпин Валерий — он с ним играл в одной команде в сборной Союза.
В 1974 году у нас построили бассейн, я старшего сына туда устроил. Поселок на 3000 человек, а у нас был и завод, и дом культуры, и спортзал с плавательным бассейном, и средняя школа, и даже один из лучших стадионов в республике!
Старший сын — правдоруб, он больше похож на меня. Даже если он провинился, то признавался, не отказывался. Ему было задание присматривать за младшим, тот лихой парень был: пошкодить, покурить. Вот с ним я воевал. Он никогда ничего не скажет прямо.
Юрик служил в десантных войсках. Пытался в Афганистан попасть, я его не отговаривал, но объяснил, что поперек судьбы не надо. Его остановили в Литве и оставили в учебной воинской части обучать будущих десантников. Он там до старшины дослужился, демобилизовался. Долго не мог отойти от этого, говорил, что нужно долг выполнить перед Родиной. У него и сейчас не уходит это.
А меньший был немножко хулиганистый, любил похитрить чуть-чуть. Но оба замечательные ребята. Это не только я, это все люди говорят, знакомые. И семьи хорошие у них, жёны. Оба по серебряной свадьбе отметили. Один в 1989 году женился, а второй в 1993-м, так и живут до сих пор.
К Олимпиаде в Таллине всё реновировали, и он перестал быть таким старинным. Они меня тогда огорчили крепко. В Старом городе был пивной бар, очень похожий на подвал из фильма «Обыкновенный фашизм» 1965 года: где Гитлер начинал всё организовывать. Я алкоголь практически не употреблял, но мы с ребятами туда ходили — мне нравилась старина. И вот к Олимпиаде бар стал современным!
Тогда же был построен Горхолл — дворец культуры и спорта. Он произвёл на меня большое впечатление. Сейчас дискутируют, реставрировать его или разрушить. А мне он очень нравился, особенно внутри.
Дети сами всем занимались. Росли, учились. И старший в футбол играл, и меньший. Старший даже за сборную Эстонии юниорскую играл, на первенство Союза ездил. Карпин Валерий — он с ним играл в одной команде в сборной Союза.
В 1974 году у нас построили бассейн, я старшего сына туда устроил. Поселок на 3000 человек, а у нас был и завод, и дом культуры, и спортзал с плавательным бассейном, и средняя школа, и даже один из лучших стадионов в республике!
Старший сын — правдоруб, он больше похож на меня. Даже если он провинился, то признавался, не отказывался. Ему было задание присматривать за младшим, тот лихой парень был: пошкодить, покурить. Вот с ним я воевал. Он никогда ничего не скажет прямо.
Юрик служил в десантных войсках. Пытался в Афганистан попасть, я его не отговаривал, но объяснил, что поперек судьбы не надо. Его остановили в Литве и оставили в учебной воинской части обучать будущих десантников. Он там до старшины дослужился, демобилизовался. Долго не мог отойти от этого, говорил, что нужно долг выполнить перед Родиной. У него и сейчас не уходит это.
А меньший был немножко хулиганистый, любил похитрить чуть-чуть. Но оба замечательные ребята. Это не только я, это все люди говорят, знакомые. И семьи хорошие у них, жёны. Оба по серебряной свадьбе отметили. Один в 1989 году женился, а второй в 1993-м, так и живут до сих пор.
К Олимпиаде в Таллине всё реновировали, и он перестал быть таким старинным. Они меня тогда огорчили крепко. В Старом городе был пивной бар, очень похожий на подвал из фильма «Обыкновенный фашизм» 1965 года: где Гитлер начинал всё организовывать. Я алкоголь практически не употреблял, но мы с ребятами туда ходили — мне нравилась старина. И вот к Олимпиаде бар стал современным!
Тогда же был построен Горхолл — дворец культуры и спорта. Он произвёл на меня большое впечатление. Сейчас дискутируют, реставрировать его или разрушить. А мне он очень нравился, особенно внутри.
Горхолл (городской холл, эст. Tallinna Linnahall) — культурно-спортивный комплекс в Таллине, Эстония. Расположен на берегу залива, рядом с Пассажирским портом и в непосредственной близости от стен старого города Таллина. Строительство завершилось в 1980 году, к открытию летней Олимпиады.
Социализм в Эстонии был намного лучше, чем в Краснодарском крае. Мы здесь и с главным инженером, и с директором завода в один спортзал ходили, друг против друга играли, здоровались. Такое отношение: когда мы вне работы, мы равные. А там даже перед каким-то бригадиром в совхозе чуть ли не на колени надо. Правда, в 1980-е в Эстонии стало всплывать всякое «понаехали».
В 1986 году я отметил 40 лет. А в апреле 1987-го простудился, ангина, осложнения — и у меня случился инфаркт. Врачи поздно нашли причину, но вытащили меня. С тех пор я в третьей группе инвалидности. А у жены году в 1985-м стала болеть спина, её как агронома перевели в тепличное хозяйство. Позже у неё снова были проблемы со здоровьем, и я обратился за помощью к главному инженеру. В царское время его родители уехали в Абхазию, а он в советское приехал учиться в Таллин. Он взял жену кочегаром в котельную.
Когда я ещё работал на автобазе, её начали расформировывать. Директор завода опять меня взял в цех здоровья — дом спорта и плавательный бассейн — инструктором по плаванию и слесарем. А супругу пригласили в столовую, в бухгалтерию.
Помню голосование распад за Советского Союза: эстонцы голосовали, а у нас участок был аж на пограничной заставе. Но мы, русские, все туда ходили, голосовали за то, что не надо разваливать Советский Союз.
Когда начались все эти катаклизмы, уже не очень хорошо было. На заводе пошли сокращения. В 1992 году нас обоих сократили: её из столовой, меня с завода. Я организовал торгово-закупочный кооператив, начал ездить в Крым к знакомым, закупал фрукты и продавал здесь. С 1993 года я в Москве с племянниками и сыновьями подрабатывал в банке, до 2006 года ездил туда-сюда. Потом уволился, а пенсия стала не с 60, а с 63 лет. Три года я мыкался: подрабатывал, что-то химичил.
Я — за ответственное отношение к государству. Но уехать отсюда не смог. Семья уже здесь устроилась — там, на пустом месте, ничего бы не вышло, одна разруха. И жена не хотела уезжать. Но у меня внутри до сих пор сидит эта несправедливость. Если в Москву еду, всегда хорошо сплю в поезде, а в обратную сторону наоборот. Хотя я только комсомольцем был, коммунистом нет.
В 1986 году я отметил 40 лет. А в апреле 1987-го простудился, ангина, осложнения — и у меня случился инфаркт. Врачи поздно нашли причину, но вытащили меня. С тех пор я в третьей группе инвалидности. А у жены году в 1985-м стала болеть спина, её как агронома перевели в тепличное хозяйство. Позже у неё снова были проблемы со здоровьем, и я обратился за помощью к главному инженеру. В царское время его родители уехали в Абхазию, а он в советское приехал учиться в Таллин. Он взял жену кочегаром в котельную.
Когда я ещё работал на автобазе, её начали расформировывать. Директор завода опять меня взял в цех здоровья — дом спорта и плавательный бассейн — инструктором по плаванию и слесарем. А супругу пригласили в столовую, в бухгалтерию.
Помню голосование распад за Советского Союза: эстонцы голосовали, а у нас участок был аж на пограничной заставе. Но мы, русские, все туда ходили, голосовали за то, что не надо разваливать Советский Союз.
Когда начались все эти катаклизмы, уже не очень хорошо было. На заводе пошли сокращения. В 1992 году нас обоих сократили: её из столовой, меня с завода. Я организовал торгово-закупочный кооператив, начал ездить в Крым к знакомым, закупал фрукты и продавал здесь. С 1993 года я в Москве с племянниками и сыновьями подрабатывал в банке, до 2006 года ездил туда-сюда. Потом уволился, а пенсия стала не с 60, а с 63 лет. Три года я мыкался: подрабатывал, что-то химичил.
Я — за ответственное отношение к государству. Но уехать отсюда не смог. Семья уже здесь устроилась — там, на пустом месте, ничего бы не вышло, одна разруха. И жена не хотела уезжать. Но у меня внутри до сих пор сидит эта несправедливость. Если в Москву еду, всегда хорошо сплю в поезде, а в обратную сторону наоборот. Хотя я только комсомольцем был, коммунистом нет.
Дача
Я живу в 125 км от Таллина, если ехать вдоль Финского залива по трассе Таллин — Нарва — Ленинград. У нас здесь дача. Супруга же агроном, она это любит. А я помогаю: построить, прилепить. Занимаемся хозяйством.
Тёща ещё жива, 96 лет! Живет одна рядом, сама всё делает. Блокадница. Она молодец! Любимая тёща. Справедливая, это самое главное. Всегда всё в глаза говорила, а я понимал, что не прав, и исправлялся. А что я буду на неё бочку катить, если она права? Один на один всегда разговаривала, хочу заметить.
Я после двух операций на сердце, и почка удалена у меня после опухоли в 2011 году. Аортальный клапан сменили, спасибо Александру Григорьевичу, племяшу родному. Они все родные мне. Молодцы, спасибо им за все.
Тоска берёт по Родине. А куда теперь? Уже и правнук в 2020 году родился. Правда, у него другая фамилия, внучка родила, но ничего. Остальные ещё никем не радовали.
Внуки все ведут себя хорошо. Уделяют внимание, по возможности. Я их понимаю, трудно сейчас. Сами деньги зарабатывают и учатся. Старший сын Юра и его сын Антоша в Финляндии работают много лет, Юра оплачивает обучение дочери в Тарту — на биолога-генетика. Второй внук после гимназии в Шотландии два года учился, английский у него в совершенстве. Потом пошёл в Политехнический, но что-то ему не понравилось. Теперь учится на маклера по продаже недвижимости. И учится, и работает, молодец.
Я живу в 125 км от Таллина, если ехать вдоль Финского залива по трассе Таллин — Нарва — Ленинград. У нас здесь дача. Супруга же агроном, она это любит. А я помогаю: построить, прилепить. Занимаемся хозяйством.
Тёща ещё жива, 96 лет! Живет одна рядом, сама всё делает. Блокадница. Она молодец! Любимая тёща. Справедливая, это самое главное. Всегда всё в глаза говорила, а я понимал, что не прав, и исправлялся. А что я буду на неё бочку катить, если она права? Один на один всегда разговаривала, хочу заметить.
Я после двух операций на сердце, и почка удалена у меня после опухоли в 2011 году. Аортальный клапан сменили, спасибо Александру Григорьевичу, племяшу родному. Они все родные мне. Молодцы, спасибо им за все.
Тоска берёт по Родине. А куда теперь? Уже и правнук в 2020 году родился. Правда, у него другая фамилия, внучка родила, но ничего. Остальные ещё никем не радовали.
Внуки все ведут себя хорошо. Уделяют внимание, по возможности. Я их понимаю, трудно сейчас. Сами деньги зарабатывают и учатся. Старший сын Юра и его сын Антоша в Финляндии работают много лет, Юра оплачивает обучение дочери в Тарту — на биолога-генетика. Второй внук после гимназии в Шотландии два года учился, английский у него в совершенстве. Потом пошёл в Политехнический, но что-то ему не понравилось. Теперь учится на маклера по продаже недвижимости. И учится, и работает, молодец.
Блиц
В мужчинах ценю честность. Физическая сила, но разумная, не знаю, как ее объяснить. И чтобы бестолковка была всё время в холоде.
В женщинах — трудолюбие и внимание. Причём внимание взаимное — справедливость должна быть в отношениях.
В целом не переношу плохое отношение к Родине — когда люди всем пользуются, а гадости говорят. Предательство — лучше честно скажи, что ты не можешь или не хочешь. Подхалимаж — если кажется, что я оправдываюсь, я сразу говорю: «Вы извините, я не подхалимничаю».
Я хотел стать моряком и альпинистом. Правда, когда я отдыхал в Кисловодске и на Домбае, я посмотрел на всё это сверху и успокоился. А так, даже я не знаю. Я никогда не хотел ничего сверхъестественного.
Что для меня счастье? Счастье для меня — это женщина, которая рядом. Жена моя — золотце! В жизни всякое было, но тут я просто увидел и сразу понял — женюсь. Все качества, которые я ценю в людях, у неё есть. И любовь к детям, их детям. Я хочу, чтобы всем внукам и правнукам было хорошо!
В женщинах — трудолюбие и внимание. Причём внимание взаимное — справедливость должна быть в отношениях.
В целом не переношу плохое отношение к Родине — когда люди всем пользуются, а гадости говорят. Предательство — лучше честно скажи, что ты не можешь или не хочешь. Подхалимаж — если кажется, что я оправдываюсь, я сразу говорю: «Вы извините, я не подхалимничаю».
Я хотел стать моряком и альпинистом. Правда, когда я отдыхал в Кисловодске и на Домбае, я посмотрел на всё это сверху и успокоился. А так, даже я не знаю. Я никогда не хотел ничего сверхъестественного.
Что для меня счастье? Счастье для меня — это женщина, которая рядом. Жена моя — золотце! В жизни всякое было, но тут я просто увидел и сразу понял — женюсь. Все качества, которые я ценю в людях, у неё есть. И любовь к детям, их детям. Я хочу, чтобы всем внукам и правнукам было хорошо!