Первые воспоминания то ли мои собственные, то ли мамины рассказы о моём детстве — не помню точно. Мама так красочно могла рассказать, что казалось как будто воспоминания мои! Наверное, мне было 3 года (а может быть, лет 5). У нас рядом с домом был колодец, и мне всегда хотелось заглянуть внутрь (родители, конечно, запрещали это делать). И однажды я убежала от всех, легла животом на край колодца, и тут же услышала крики родных, которые бросились за мной. Тётя, папина сестра, схватила меня и спасла. Да, первое воспоминание довольно экстремальное, но у меня почти все такие!

Папа настаивал на скорейшей регистрации брака. У него была комната на Дорогомиловской заставе в доме, который собирались сносить по плану реконструкции 1939 года. И тем, кто там жил, предлагали жильё или в полуподвальном помещении в Москве или участок за городом. Мои родители, поскольку сами выросли в Сергиевом Посаде на свежем воздухе, не хотели, конечно, жить в полуподвале и выбрали участок в Щербинке. Это был 1940 год.

В итоге купили избу-пятистенок из которой потом и получился наш дом. Избы часто покупали «на перенос»: бревна были пронумерованы, их перевозили на новое место и собирали заново. Так совпало, что там же в Щербинке выбрали место для жилья родители моего будущего мужа — на этой же Парковой улице. Таким образом, с мужем я познакомилась еще в детстве. Он, правда, был на 3 года старше — в том возрасте это большая разница. Его родители, кстати, были из богатых купцов Мишиных. Дом в Москве у них стоял на ул. Горького (сейчас — ул. Тверская): двухэтажный деревянный. При расширении главной улицы города его разобрали и перевезли на участок в Щербинку.

«Павел Александрович Флоренский (1882-1937 гг.) – священник, богослов, религиозный философ, ученый и поэт. Учился на физико-математическом факультете Московского университета. Там познакомился с Андреем Белым, Брюсовым, Бальмонтом и другими известными деятелями Серебряного века. Учился в Московской духовной академии, к выпуску закончил свою известную работу «Столп и утверждение истины». В 1911 году принимает священство, затем становится редактором академического журнала «Богословский вестник».

Был женат на Анне Михайловне Гиацинтовой (1889-1973 гг.), отец пятерых детей: Василия, Кирилла, Михаила, Ольги и Марии.

Написал ряд религиозно-философских работ, в том числе «Очерки философии культа» и «Иконостас». Одновременно работает в области техники и материаловедения и возвращается к занятиям физикой и математикой. Работает в системе Главэнерго, выпускает монографию о диэлектриках. Вместе с тем становится ученым секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры и пишет несколько работ по древнерусскому искусству.

В 1928 году его сослали, далее он получил возможность эмигрировать, но отказался. После кампании в прессе его арестовали и осудили на десять лет заключения. В заключении проводил исследования на опытной мерзлотной станции. С 1934 года – в Соловецком лагере особого назначения, где продолжил научную работу, занимаясь проблемой добычи йода и агар-агара.

Расстрелян в 1937 году»(1).

Папа был геохимиком и работал не только в лаборатории, но и проводил исследования в экспедициях. В 1941 году с ним в Казахстан поехала мама: она была студенткой-лаборантом. С командой они собирали геологический и биологический материал (их, например, интересовали руды: урановые, ванадиевые и т.п). Находясь в экспедиции 22 июня, они узнали, что началась война: стало ясно — придётся вернуться в Москву.

В Москве они оказались только в конце августа — много времени заняли организационные вопросы. Когда приехали, лаборатория Вернадского (как и он сам) уже эвакуировались.

Папа встретился с А. Ферсманом, и ему предложили работу в комиссии, которая помогала фронту. Необходимо было подобрать краски для военных объектов и техники, которые не были бы видны вражеским летчикам. И папа занимался этим зимой 1941 — 1942 гг.

А 29 декабря 1941 года в первом роддоме им. Грауэрмана на Арбате родилась я.

Мы жили в институте на Полянке: хотя там было холодно, ездить постоянно до Щербинки уже было тяжело. Папа не был годен к военной службе по зрению и шутил, что их называли «негодяями». Тем не менее, отец пошел на фронт, хотя даже Вернадский писал письмо руководству, чтобы тот остался в тылу.

В июне 1942 года папа ушёл на войну: попал в школу связи, потом — под Сталинград, где стал артиллеристом. Дошёл до Берлина. К счастью, папа вернулся с войны живым. Раненый, но вернулся. На год позже окончания войны — его оставили в Германии как специалиста в картографии со знанием немецкого.

Мама поработала педагогом в детском доме и потом захотела поступать в Московский университет, но не прошла по баллам. Зато поступила в Горьком (сейчас — Нижний Новгород): туда и уехала. С папой они много переписывались (письма остались) и во многих из них — помимо теплых слов — его просьбы собрать росу или воду из Волги и Оки для лабораторных исследований. Первые папины работы были связаны с водой.

С папиной стороны было скорее сильное чувство, а мама скорее «позволяла» любить — наверное так. Мама была очень живая, компанейская, общительная. Папа был более сдержанным.

Они оказались в одной компании: отец был из семьи священника, и у него был друг Вадим Борисович Рекст — из семьи фабрикантов (табачная фабрика «Ява») — и они подружились. Вадим Борисович потом женился на родной сестре моей мамы —Людмиле. В Загорске у них сложилась общая компания с Никитой Фаворским: ходили на лыжах, в походы – много времени проводили вместе.

Детство — счастливая пора. Везде бегала, ходила-бродила. Это как у всех. Характер у меня был такой же азартный: однажды зимой мы забрели с приятелем в овраг, увидели там почти замерзший ручей и стали колоть лёд ногами. В итоге я, конечно, провалилась в воду. К счастью, всё обошлось: выбралась из воды, пошли к другу домой, развесили сушить пальто, а там и мама меня нашла!)

Когда началась химия, я в ней ничего не понимала, но там было отдельное развлечение: нам давали реагенты, и мы с удовольствием бросали цинк в кислоту!

Яркое впечатление детства — поездка на ёлку в Кремль. Я была в 10 классе, и впервые увидела Грановитую палату, Георгиевский зал и другие достопримечательности Кремля. Мы, конечно, ездили в Москву на спектакли (смотрели «Синюю птицу», «Снежную королеву»), но тут впечатление было грандиозное!

Помню учителя физики — его звали Николай Фёдорович Кюнг. Он был участник войны, прошёл Бухенвальд. Он ходил во френче: длинный, худой, саркастичный, даже. Про физику рассказывал очень интересно! Про концентрационные лагеря, правда, мы тогда ничего не знали.

Но поступать конечно хотела на биофак! В детстве увлеклась книгами Жюля Верна и мне был очень интересен океан.

В университет я не поступила с первого раза. Поступала с самомнением: я всё знаю! Но не прошла. Потом занималась на курсах и поступила со второго раза.

Первый курс был общий, а затем я хотела получить распределение на кафедру низших растений — меня интересовали морские водоросли. Но прямо перед началом зачисления я узнаю, что всё, что делают на кафедре — сидят с пробирками и чашками Петри. Никаких морских экспедиций! Тогда были модны антибиотики, занимались в основном этими исследованиями. Какие экспедиции, какой океан? В итоге поступила на кафедру геоботаники.

Но и там всё было непросто: моё заявление было последним. Скажем, там было 10 мест, а я была одиннадцатой. Они и решили, что раз я последней пришла, то не очень-то, наверное, и хотела к ним попасть. Я от обиды пошла плакать на лестницу! К счастью, к сотрудникам кафедры подошел отец моей будущей однокурсницы Двораковский — он работал преподавателем кафедры Геоботаники — поговорил с ними, и меня взяли.

Были и экспедиции: например, ездили на машинах из Москвы до Кавказа с несколькими остановками. Первая — в Туле («тульские засеки»), потом в Белгородской степи — Байбачий заповедник, потом наши команды разделились: почвоведы уехали в Крым, а мы — геоботаники — на Кавказ. Полтора месяца длилась экспедиция!

Университетские друзья остались до сих пор, кстати, как и товарищи со школьных лет.

Вообще время проводила я активно: состояла в дружине по охране природы, в агитбригаде. Мы были и в Костромской области, и в Вологодской и во многих других, и это всё — по зову сердца. Были у нас и концертные группы и лекторские — так называемые «точки» (приезжали в отдельные населенные пункты и читали лекцию там — потому «точки»). Зима, лошади, мы едем в санях, я пою — потом могла и воспаление легких получить из-за морозного воздуха. Песни пели самые разные: от «Взвейтесь соколы орлами» до Визбора и Окуджавы.

Я также читала лекции по лекарственным растениям. Иногда приезжаешь «на точку»: 2-3 человека рядом корову доют, и больше никого — а всё равно читаешь лекцию.

Мальчиков не хватало — девочек всегда было больше в наших группах. Но были ребята из поселка художников, которые учились в автодорожном институте — тоже на Соколе. Там же — в МАДИ — учился и мой первый муж Валера Варлашкин.

Жили мы тогда в Кунцево. Папа вернулся с фронта контуженным и помогать по хозяйству на Щербинке (пилить дрова, носить воду) не мог — маме было тяжело. Да и квартиру в столице папе не давали — формально не москвичи. Потом с помощью маминого брата обменяли на уровне ордеров жилплощадь: 3-х комнатная квартира нам в Кунцево, а кому-то – выделенную отцу Академией Наук квартиру на Ленинском проспекте. Так мы стали жить в Кунцево — тогда ещё в Подмосковье. Москвой Кунцево объявили только в 1961 г.

Из Кунцево я часто ходила в МГУ пешком: километров 5 в одну сторону получалось! И даже с коляской ходила — с Андрюшкой.

Часто молодые семьи разрушаются из-за рождения ребенка. Женятся ребята, и сначала для женщины мужчина — тот же ребенок! Она ухаживает за ним, заботится, желает ему всего самого доброго и хорошего. Когда рождается ребенок, она «раздваивается», ребенку нужно большего внимания. Так и расходятся потом.

Когда я поступала в университет, мама говорила: «Ты же кроме Алёши никого не видела! Поступишь — столько людей новых вокруг будет!». Так что мамины слова отложились в голове.

Алёша не исчезал из нашей жизни. Приезжал к моим родителям — знал их с детства. Он и на нашей с Валерой свадьбе был — приехал первым среди гостей. И к тому же, у одного из наших свидетелей не оказалось паспорта. А у Алёши был! Так он стал свидетелем на нашей с Валерой свадьбе.

Прошел год после нашего развода: мы в 1968 года поехали на Пасху к Мишиным. Алёшка что-то делал, суетился, пёк кулич. Потом сели обедать. И тут пришла девушка в красном пальто, Алёша побежал к ней. «Ну, побежал и побежал», — думаю. 29 лет ему было в конце концов — я же не знала, какая у него жизнь. Потом собрались все к ужину. Я общалась с его друзьями, а он сидел, не притронувшись к вину, смотрел на меня. Рядом же сидела эта девушка и играла с моим сыном. Потом он проводил нас с мамой, мы чуть вперед ушли, и Алёша меня поцеловал. И говорит: «Приезжай!». Я взяла и приехала! У меня было полнейшее ощущение, что «если не сейчас, то уже никогда». Это был конец апреля 1968 г. В начале августа, 2-ого числа, мы поженились.

Нам повезло в смысле квартирного вопроса: мы разменяли 3-х комнатную квартиру и стали жить в однокомнатной в Беляево, в доме у кинотеатра «Витязь» на ул. Миклухо-Маклая. Когда родились дети, мы доплатили в кооперативе и переехали в двухкомнатную квартиру.

После университета я пошла работать в Ботанический сад МГУ. Хотела поступить в аспирантуру, и меня даже брали — предложили заочную — но потом родились дети, и о кандидатской пришлось забыть.

Уволившись, Лёша начал искать работу: надо было кормить 6 детей. В результате устроился во ВНИИПИ «Транспрогресс», где и проработал главным конструктором проекта до начала разрухи. Было видно, что всё уже разваливается, но он как честный человек не мог бросить своего начальника, свою лабораторию. А начальник с женой уехали в Америку в итоге. Вот так вот. И Алёша оказался не у дел.

В 1989 году он вышел на пенсию — ему можно было получать её с 50 лет: работа в Подольске засчитывалась как стаж на вредном для здоровья производстве. Я также ушла в 50 лет — как многодетная мать.

Когда мне было 18 лет, я мечтала, чтобы у меня было 5 детей. Немного перевыполнила этот план.

Андрюша был не крещен: дедушка Варлашкин был коммунистом, речи об этом не шло. Когда сын вырос, и они с женой Оксаной крестились, Алёша очень хотел быть ему крестным отцом. Но Андрей выбрал Мишу — младшего Алёшиного брата. И когда увидел, что отец огорчился, то сказал: «Ты ж мне отец — этого разве мало?». Чем, конечно, Алёшу очень растрогал.

Лидочка родилась через 10 дней после смерти мамы Алексея Михайловича. Первое слово было — «цветы», наверное, потому что я цветами занималась! Лида стала геологом. Очень эмоциональная она, славная. А Лидины дети — у неё их трое — сделали нас прадедушкой и прабабушкой.

В мужчине я ценю доброту, надежность, порядочность. В женщине? Тут сложнее гораздо, но наверное тоже доброта и надежность.

Моё любимое занятие сейчас? Решение кроссвордов и дача.

Любимая черта? Наверно, легкомыслие! А любимая – вера в людей

Любимые герои? Мой отец и мой муж.

Что для меня счастье? Счастье — когда тебя понимают!