— Какое Ваше самое давнее воспоминание?

— Мне было годика четыре. Наша семья собралась вместе на 7 ноября на празднование очередной годовщины Октябрьской революции. А через один день у меня был день рождения, и я почему-то решил, что раз вся семья собралась, то день рождения у меня именно в этот день, а мне сказали: "Нет, это праздник взрослых. День октября". Я говорю: "Как так? Почему День Октября празднуется в ноябре?". Мне сказали: "Ну вот так. Так сказал великий Ленин". Я был крайне расстроен, что не получу никаких подарков, не получу вкусного торта, мне не купят газировки, и день рождения мой откладывается на целую вечность - когда ты маленький, дни и годы длятся очень долго.


— Какие в Вашей семье были праздники и как они проходили?

— В то время все праздники были либо государственными, либо днями рождения. Даже не столько днями рождения, сколько юбилеями. Дни рождения всегда отмечались в каких-то узких компаниях, а вот государственные праздники, то же 7 ноября, 1 мая, 9 мая, Новый год, Старый Новый год - всегда в большем составе, но как семейные. Семья у нас была большая. Мы жили небогато в то время, но с семьей встречались очень часто. У нас родственники жили по всей стране. На юбилеи и на государственные праздники очень часто приезжали родственники к нам в Сибирь отовсюду. Сейчас собрать родню из разных городов - просто нереально. Несмотря на небогатство красок той жизни, она была очень яркой, замечательной, доброй и вспоминается с ностальгией. Мы все любили ходить на демонстрации. Нам всегда родители шили костюмы на Новый год. Это был такой праздник! Мы мандарины и апельсины видели раз в году под Новый год. Из-за редкости цена всего была выше.


— Были ли у вашей семьи какие-то традиции, помимо праздников или же традиции, которые были частью праздников?

— Родственники раньше собирались намного чаще. Иногда приезжали пятьдесят-шестьдесят человек, и каждому находилось место за столом и угощение. Кто-то играл в карты, кто-то курил, кто-то с детьми общался. Садятся седовласые старики, ветераны войны, и рассказывают нам, подрастающему поколению, что они в своей жизни видели. Это было безумно интересно! Еще, так как мы жители сельской местности, все держали свое хозяйство. За мясом и молочными продуктами в магазин в принципе не ходили. Свинью, например, кололи в праздники, и колол не один человек, а несколько, так как это было тяжело. Нам, молодежи, бегающей под ногами, давали уши и хвосты, и мы их жевали. Кому-то это нравилось, а я не понимал этой радости. Потом тушу свиньи свежевали и мясо жарили. В каждой семье был свой особый рецепт. Например, в нашей семье всегда жарили мясо и либо сердце, либо легкие, либо печень. Никто не злоупотреблял алкоголем. Тогда был дефицит сильный, и поэтому каждая семья старалась иметь несколько бутылок горячительных напитков, чтобы за них вспахали огород или помогли убрать покос. За это давали две бутылки.


— А как вообще проходили какие-то обычные бытовые процессы вроде мытья посуды или стирки? Как это отличалось от того, как это происходит в современном мире?

— В сельской местности жить было тяжеловато. Приходишь со школы, и у тебя задача с колонки привезти четыре фляги воды. В каждой фляге примерно пятьдесят-шестьдесят литров. Затем надо было поить коров. Одна корова пьет два-три ведра воды. А у нас было время, когда держали несколько коров. Это очень тяжелый труд. Воды в домах не было, поэтому пользовались рукомойничком. Одну из четырех фляг ты заносишь домой, чтобы была вода для готовки пищи, мытья посуды, заливания в рукомойник. Вода с колонки холодная – +4 градуса максимум. Использованную воду выносишь на улицу выливать. Не совсем удобно, конечно. Я уж молчу про туалет на улице. Мыть посуду надо было сначала в одной воде, потом ополаскивать в другой, чтобы не было разводов. Тогда ни Fairy, ни чего другого не было. Какие-то были химические средства для мытья посуды, но от них было больше грязи, чем от человека. Посудомоек не было. Стиральная машина у нас была активаторного типа, без отжима, и никуда не подключалась. Воду нужно было кипятить, наливать, потом спускать и наливать чистую. Полоскали белье вручную. Зимой выносили, развешивали на верёвки. Дома топились печами. Приходя со школы, я должен был растопить печь, чтобы к вечеру, когда возвращались родители, было тепло. Утром времени топить печь не было. Топили дровами и углем.

Жили тяжело, но не могу сказать, что плохо или неинтересно. В свободное время мы бегали, играли. Никто не переживал, что мы подцепим какую-нибудь инфекцию. Где мы только не лазили. С чужими дядьками на машинах в период уборки катались, потому что это было весело. Они специально пацанов садили. Мы на пассажирских сиденьях ехали, болтали с шоферами. И им нескучно, и нам весело. Всегда, когда подъезжал шофер, ватага пацанов стояла, и он: "Ну кто со мной поедет?". Один-два пацана садились. Сейчас представить себе ситуацию, что какой-то дядька катает моего ребенка на машине, – дико. А тогда это было обычным делом. Как-то безопаснее было.


— Была ли у Вас какая-нибудь любимая игрушка? Чем Вы вообще играли?

— Игрушек у меня была масса, но была одна любимая. Когда мне было лет пять, мама привезла из Ачинска, где она училась, огромный деревянный БелАЗ. Мне все на улице завидовали. На всю нашу деревню был один магазин игрушек – культтовары. Игрушки были одинаковые на всю страну. В то время основной ассортимент выпускаемой продукции во всех магазинах был одинаковый, но что-то разное все равно было. Однажды я выцыганил, можно сказать, капризами уже пластиковый КАМАЗ. Мы играли с мальчишками в машинки, которых у меня было много. Причем мальчишки были и восьмиклассники, и девятиклассники. Сейчас мне даже сложно представить пятнадцатилетнего пацана, играющего в машинки. Мы повторяли ситуации, которое сами видели, например, как строят дороги. В самолеты, ракеты тоже играли. Как-то соседскому пацану из Германии привезли машинку на радиоуправлении. Это был год восемьдесят шестой - восемьдесят седьмой. Там был пульт управления с рулем, а к машинке шел провод – никакого радио не было. Однажды соседям из Германии привезли железную дорогу. Это было невероятно! ГДР выпускала. Летом мы играли в машинки, а зимой строили крепости, играли в войнушки. У нас всегда были фашисты и красные. Опять же, пацаны достаточно взрослые. У меня был суперталантливый отец. Он где-нибудь увидит плавающий корабль и вырежет мне из куска дерева абсолютную копию. У меня была деревянная винтовка в натуральную величину. Даже был пластиковый нож к ней приделан. Мне все пацаны завидовали.


— А как Вы учились в школе? Какие у Вас были склонности?

— Учился я в простой сельской школе. С детства мечтал стать великим биологом-исследователем. Очень любил читать и возиться с растениями. У меня с детства был свой огородик в огороде. Я там выращивал то же самое, что садили родители. Мне это было интересно. Я начал выписывать всякие редкостные семена растений, которые у нас в Сибири даже не росли, тратить на это кучу родительских денег. Родители с этим мирились, хотя каждый раз говорили: "Вот в последний раз!". У меня был аквариум, с помощью которого в четвёртом классе я начал вести аквариумный кружок первоклассникам. В школе были октябрята, пионеры. Учился я очень плохо в первом классе. Я вообще не понимал, что там происходит. Один раз получил двойку за диктант. У нас нормальная школа была, поэтому оценки были с первого класса. Именно эти оценки мне и помогли. Получил я двойку, на учительницу с ненавистью посмотрел и сказал про себя: "Ну сейчас я тебе диктант напишу!". Я написал на 5. Весь класс был в шоке. После этого я не позволял себе больше плохо учиться. Я не был отличником, но был хорошистом. У меня в подростковом возрасте всякие приблуды случились. В шестом-седьмом классе появилась физика у нас и почему-то я ее невзлюбил. Сказал: "Да я эту физику учить не буду!". Свой юношеский максимализм проявлял в такой форме. Не нравился мне предмет - я не учился. В восьмом классе я взял себя в руки, опять стал хорошистом и закончил без троек школу. Вообще в школе мне очень нравилось.


— А сколько у Вас было уроков? Со скольких и до скольких Вы учились?

— Мы жили на одном конце села, а школа была на другом. Село очень большое. У нас был рейсовый автобус. Иногда он ломался, и приходилось идти в школу или со школы пешком. Никто меня не провожал и не встречал. Мы все делали самостоятельно. Ни собак, ни кого-либо еще не боялись. В полдевятого начинались уроки. В начальной школе обычно было четыре урока в день и продленка, но я на нее не всегда ходил. Я как-то ее не особо любил. Меня очень быстро в первом классе родители воспитали - приходя со школы, я всегда сразу делал домашнюю работу, а потом уже гулял. Многие дети делали наоборот: сначала гуляли, а потом делали уроки. В старшей школе уже в основном было шесть уроков. Самым загруженным днем была суббота - освобождались мы в полчетвертого дня. Уроки длились 45 минут, между ними была десятиминутная перемена. Обязательно два приема пищи: завтрак и обед. В старшей школе уже только один. В столовой кормили отвратно. Питание стоило 5 рублей в месяц – очень недешево. Это как пять килограммов сахара. В то время и сахар стоил 96 копеек. Это тоже дорого. Булка серенького хлеба стоила 12 копеек. Белый был редким, его нам привозили из другого района – по 44 копейки. Домой уйдешь с ширинским хлебом – все, ты гордость семьи.


— Вы до окончания школы всегда жили в одном месте?

— Нет, мы переехали поближе к школе, когда я в восьмом классе учился. Жили в селе Боград, в Боградском районе, в Республике Хакасия. Это степной север. У нас было очень жарко летом и очень холодно зимой.


— Как поменялась Ваша жизнь на рубеже девяностых?

— Я поступил в университет и начал жить самостоятельно, хотя деньги мне давали родители. Учился на факультете географии и биологии в Красноярском госпедуниверситете. Я учился на учителя географии и биологии и на экскурсоведа – того, кто экскурсии придумывает. У меня три специальности в дипломе. Первую сессию, я думал, не сдам. Мне было трудно учиться в первом семестре. Полтора часа лекции. Я не успевал записывать, хотя писал очень быстро. Потом не мог разобрать свои каракули. Очень много нам нужно было читать самостоятельно, хоть и большую часть материала мы проходили на уроках в аудитории. У нас было очень много практики. Первую сессию я кое-как сдал на четверки. Стипендию получал. Родители мне помогали еще первые два-три года, после того как я закончил школу. Присылали всё. Мама сама пекла хлеб, морозила и зимой мне отправляла мороженый хлеб. Так как у нас было свое большое хозяйство, у нас всегда было свое мясо, консервы, заготовки, хлеб, яйца, ну и те продукты, которые удавалось получить по бартеру. Мы не голодали. Где-то с третьего курса я стал получать правительственную стипендию, которая была в три раза больше, чем обычная. На пятом курсе у меня была стипендия 780 тысяч рублей, тогда как у моей мамы была зарплата 750, поэтому я жил зажиточно.


— Где Вы жили во время студенчества?

— До четвертого курса мы с друзьями снимали дома, квартиры, потому что в общежитии было страшно. Вылетали двери каждую ночь. Насилие, разбой. Мог кто угодно зайти – охраны никакой не было. На четвертом курсе я сам захотел в общежитие. Дома и квартиры снимали в Красноярске, в городе. Там есть такое место - Покров. Страшный район, потому что там очень много цыган жило. Постоянно пугали, что они всё что угодно могут сделать. Лихие девяностые были, разгул. Выстрелы слышали на улице, разборки видели.


— То есть, атмосфера безопасности Вашего детства, когда ничего не боялись, совершенно изменилась?

— Вот! В девяностых ты мог надеяться только на себя и на свои ноги, больше ни на что. Очень много знакомых мне людей погибло, иногда случайно. В общежитии у нас тогда охрана появилась и навела жёсткую дисциплину, после чего в общежитии стало безопасно. Мы ходили друг к другу в гости, чай пили, учили вместе экзамены, халяву кричали. Форточку откроешь и кричишь: "Халява приди!". В двенадцать ночи, перед экзаменом. Но когда учились, мы все старались. Откровенных двоечников было один-два на курсе, а к пятому курсу уже таких и не было. В вузе учиться было намного легче, чем в школе, потому что в советской школе были штампы. Я помню, мой одноклассник написал очень хорошо сочинение, и ему учитель говорит: "Это же не ты писал". Он говорит: "Это написал я". А учитель: "Ну, это не ты написал. Это не твой язык. Я тебе поставлю только 4". У него были проблемы со здоровьем, и это совсем отбило у него мотивацию учиться дальше. Он закончил восемь классов и ушел в ПТУ. В университете ты выучил, сдал, и не важно, какие оценки в зачетке у тебя стояли до этого. То есть, ты учишься и получаешь те оценки, которые заслуживаешь в данный момент.


— Каково Вам было выбирать специальность? Что Вы чувствовали? Как Ваши родители отнеслись к этому выбору?

— Я не планировал связывать свою судьбу с педагогикой. Я собирался поступать в другой вуз на экономическую специальность. Причем я поступал в девяносто втором году, когда их как раз открылось великое множество, и можно было построить карьеру, будучи еще студентом третьего курса. Но это нужно было ехать в Москву. Если бы сейчас вернусь все назад, я бы нашёл слова родителей убедить пойти на этот шаг. Как-то раз я сходил на секцию по карате, куда пришла ко мне учитель географии и сказала: "Вить, не хочешь ли ты поступать на учителя?". Я говорю: "Я? На учителя? Галина Александровна, добрая Вы моя, Вы что? Вы мне такой же участи желаете, как Вам? Чтобы мне потом там кнопки на стул ставили? Чтобы нервы я свои срывал, успокаивая вот этих вот ученичков? Вы мне этого желаете? Я этого не желаю. Я не хочу. Я не пойду". Она говорит: "Ну может, ты кого посоветуешь, кто хочет поступить?". Я говорю: "Ну, не знаю". И я с этой мыслью пришёл домой и за ужином сказал: "От Хакасии будет территориальный набор". Хакасии не хватало учителей географии и биологии. Мама, подумав ночью, собрала меня утром и сказала: "Сынок, иди к учителю и говори, что ты будешь поступать". Никакие аргументы не помогли в этой неравной борьбе. С учителем мы очень хорошо общались. Я знал, где она живёт, и бывал у нее в гостях. Она была одним из любимейших моих учителей, вела географию и биологию. Я еще любил химию, немецкий язык и историю. Пришел, у нее лицо вытянулось. Она говорит: "Чего тебе, Витя?". Восемь часов утра, воскресенье. И говорю: "Я поеду". И поехал, поступил успешно, на пятерки сдал все экзамены.


— Не жалеете, что так все сложилось?

— Тогда это было решением "плывя по течению реки". Я не жалею, хотя, если бы всё вернуть назад, я бы пошёл по первому пути. Еще я мечтал стать агрономом, писал в вузы. Я поступил бы. Я хотел в Тимирязевскую академию, Московскую, поступать. Еще у меня было хобби: я занимался в школе журналистикой. Раз в месяц выходили статьи мои в районной газете. Я писал обо всем: об овощах, о покосе, о школе. Почему-то у всех сложилось такое впечатление, что я просто обязан поступать на журналиста, хотя я даже близко не планировал этого. Началось всё с того, что мы придумали на улице. Это был инновейшн. Каждый ребёнок выпускал свою газету и разносил. В конце у меня была самая массовая газета. У нее был тираж семь экземпляров на улице. Я получал гонорары, причем один раз получил очень большой – 15 рублей – и купил часы.


— Расскажите, пожалуйста, как Вы стали учителем.

— На практику приехал в свою родную школу. Весь такой крутой, отличник. Думаю: "Хо! Урок провести! Ерунда!". Пришёл и запорол в девятом классе биологию. Проходили скелет, про который я знал всё, но не мог объяснить этого детям, потому что методики не было. Потом, уже будучи студентом, я пошёл работать в необычную школу – в станцию юных техников. Я там вёл свою аквариумистику. Потом я ещё вел краеведение – рассказывал про наш Красноярский край. После окончания университета, я пошёл работать в школу. Я вёл два предмета: биологию и экономику. В школе не было экономиста, а так как я эконом-географ, мне и этот предмет всучили. Отработал я там полгода, ни разу не получая зарплату. Потом забрали меня в университет преподавателем. Стипендия у меня была 780 тысяч, а зарплата ассистента в университете: полставки - 54 тысячи. Это было шоком. И опять же, спасибо родителям огромное, что присылали продукты и деньги. Через год я поступил в аспирантуру. Перед каждой моей поездкой в Санкт-Петербург родители сдавали корову, и на эти деньги я учился. Я летал в Санкт-Петербург два раза в год, потому что не мог учиться с отрывом от основной работы. Там проводил время в библиотеках и писал диссертацию. Родители тогда развели огромное стадо коров. Им было далеко за 40, тяжело, но они меня выучили. Через четыре года я успешно защитил диссертацию в Питере. Спасибо родителям. Мне не стыдно сказать, что это родители меня заставили в педуниверситет поступить.


— Расскажите, пожалуйста, про Ваш педагогический путь.

— Сначала я состоял не как учитель, а как преподаватель. Интернета не было. Чтобы готовиться к лекциям, я должен был идти в библиотеку. А география - наука такая. Она постоянно требовала свежих данных, которых не было. Считалось вполне нормальным, если тебе на лекциях давали статистику пятилетней давности. Я читал журнал «Эксперт». Начать работать в школах – был осознанный выбор. Когда возродилась Всероссийская олимпиада школьников, я стал председателем регионального этапа ВОШ по географии в Красноярском крае. Наша комиссия готовила олимпиадные задания к муниципальному туру, но учителя критиковали нас за то, что они не всегда составлены по программе. Я пошёл работать в школу, чтобы почувствовать, что дети знают, а чего – нет. В вузе программа больше по объёму в десятки раз, чем в школе. Потом я стал работать в школе с одарёнными детьми. У меня свои алгоритмы выработались, своя модель работы. Потом я начал искать детей специально. Среди ребят, с которыми я работал индивидуально по Skype, были и стобалльники. Потом я пошёл работать простым учителем, и мне это очень нравилось. Студенты хоть и молодцы, но учатся не с такими яркими глазами. Смотришь в глаза школьникам и сразу понимаешь, заходит им или не заходит. Ты начинаешь переделывать что-то в своём уроке, и это тоже доставляет огромное удовольствие. Потом, по семейным обстоятельствам, мы стали искать новое место жительства, и я нашёл Армавир. Меня взяли в Армавирский педуниверситет на должность доцента. Потом уже было Летово.


— А что Вас привело в Летово? Как Вы узнали о нашей школе? Как Вы в нее устраивались?

— В какой-то момент я резко осознал, что я разбирался во многих областях, но в этом Армавире просто потеряю всю свою профессиональность, и я начал искать возможности оттуда сбежать. Но ещё позвонили коллеги и стали: "Ты чего? Тебе надо было в Москву!". Я послал свое резюме в несколько школ, из Летово мне ответили. В каникулы я приехал на собеседование с Михаилом Геннадьевичем. Я трясся, как дошкольник! Он со мной собеседовался ровно час и десять минут, потом мне даже сказали: "Надо же, так долго с Вами велось собеседование! Обычно, пятнадцать-двадцать минут, а тут - больше часа...". Мне предложили работу, и я быстро-быстро с юга в Москву. Если мне и жалеть о чем-то в своей жизни, то лишь о том, что сюда не переехал раньше. К сожалению, педагогическая высшая школа в Сибири очень сильно загибается.


— Я заметил, Вы принесли с собой очень интересный предмет. Расскажите, пожалуйста, про него.

— Когда я сюда собирался, я вот думал: "Таких предметов у меня много, какой бы из них взять?" - и случайно натолкнулся на музыкальный сборник евродиско девяносто восьмого года "Все в одном". Я человек золотых восьмидесятых, каждая песня из этого сборника дорога мне по-своему. Сейчас, когда я понимаю о чём там поётся, мне приходят мысли: "А как мне это вообще могло нравится?" - но тем не менее год за годом слушаю эти незамысловатые песенки. CCCatch, Bad Boys Blue, Dieter Bohlen, Blue System, Modern Talking и многие другие группы. Лучшие песни восьмидесятых. Из моих воспоминаний от восьмидесятых, песни - самое важное и самое запоминающееся. Дискотеки, в сельском клубе…


— Расскажите, пожалуйста, как у Вас проходили дискотеки.

— Это был полный атас! Обычно в девять часов вечера они начинались. Восьмидесятые. Клуб с огромными деревянными колонками и кассетами. Танцевали под Наталью Ветлицкую, CCCatch, Modern Talking. На Новый год как-то раз была песня Аллы Пугачевой "Делу время". Когда становишься взрослым, все это так переосмысливается... Думаешь: "А зачем мы это делали?".


— А как у Вас было с кинотеатрами, музеями, концертами?

— Культуры было мало в селе, зато было целых три кинотеатра. Мы всегда ходили в ближний к нам, совхозный кинотеатр. 5 копеек стоил билет. Ходили на индийские фильмы про любовь. "Танцуй, танцуй", "Танцор диско", "Враг" и многие-многие другие. Фильмы с Митхуном Чакраборти. Помню, в первом классе я к школе на велосипеде подъезжаю, идут мои одногруппницы по детскому саду в маминых туфлях с высоким каблуком – ножки одну четвертую часть туфель занимают. Я подъезжаю и говорю: "Ну что девчонки, привет! Как дела?". Они слушают Modern Talking, все как положено. "Сегодня в кино пойдешь?". Я говорю: "А какой фильм?". "Индийский". Я говорю: "А про что?". "Про любовь". Я говорю: "Ну пойду". "Ну всё". И вот, мы ходили все в кино. Весело было.


— Виктор Викторович, животрепещущий вопрос. Расскажите, пожалуйста, про Вашу первую любовь.

— Первая любовь… В первом классе… Первый поцелуй… Первая пощечина за то, что поцеловал… В подъезде дома я в щечку поцеловал, получил затрещину. Это была очень трогательная любовь. Она была очень чистая, непорочная. Она была командиром класса, круглая отличница. Девчонка черноглазая, черноволосая. Потом уехала в Норильск, и мы с ней очень долго переписывались. А потом она вернулась, но уже была другой. И я был другой. Ну и потом, как-то любовей у этой девушки было очень много. А я вот храню свою детскую любовь где-то глубоко.


— А как вообще проходили свидания в Ваше время? Представьте ситуацию: Вы хотите пригласить девушку на свидание. Ваши действия?

— У нас было с этим как-то проще. Если тебе нравилась девушка, ты к ней подходил и говорил: "Ты мне нравишься". Если девушка начинала заливаться краской и вести себя как-то не так, как обычно, – это был правильный знак, – что и ты ей тоже, может быть, нравишься. Ходили в кино, друг к другу в гости. Пили чай, общались. А если сразу следовал ответ "Ты че, дурак?" или "Иди отсюда!", ты сразу понимал: "Гм, не твоё, значит". Как-то было все честнее. Единственное, что сейчас так же, как раньше, - это любовь между людьми. Она вечна, и она всегда одинаковая и разная одновременно.


— Можете ли Вы вспомнить какие-то события, которые были ключевыми для формирования Вас как личности?

— Как личность я как-то запоздало зрел... Я был всегда очень протестным человеком. В университете я был председателем профбюро факультета. У нас должно было быть что-то наподобие забастовки студенческой по отношению к закону о высшем образовании, который в то время принимался в стране. Меня пригласили выступить, и я согласился. Выступил ярко, сорвал даже овации. Я сравнил количество булок хлеба, которые я мог купить на стипендию на первом курсе и на четвертом. В этот же день после обеда вышла наша Красноярская газета. Заголовок: "Студент Виктор Корнилов требует хлеба". Это был кошмар, но почему-то в душе я был уверен, что поступил правильно.

Я никогда не боялся перемен. Я очень много пытался в своей жизни изменить, потому что думал, что «вот что-то не то». Я с лёгкостью поступил в медицинский университет на провизора и пошёл работать в компанию медицинским представителем. При этом я параллельно всё равно читал лекции в университете. У меня всегда было две-пять работ. Потом я был диджеем: вёл дискотеки, организовывал общегородские мероприятия. Это было начало нулевых, когда я уже кандидатом наук был. У нас причем было все круто – даже была дым машина и стробоскопы. Обычно такая аппаратура была только в супер-пупер ночных клубах.


— Для иностранных учителей очень значимыми событиями были террористические акты 11 сентября 2001 года. На Вас это как-то повлияло?

— Когда Джордж Буш был президентом, возникла какая-то трещина во взаимоотношениях России и США. У многих людей было злорадство какое-то, что это событие произошло. Так вам и надо, мол. Хотя в любом конфликте жертвы - простые люди. Мы должны не забывать о том, что жизнь человека бесценна. А иногда счёт идёт на десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы. Нужно чтить память не только о той катастрофе, которая случилось тогда в Америке. Мы должны стараться помнить обо всех событиях и думать о том, как это в будущем предотвратить. Были ведь не только башни-близнецы. Можно вспомнить и Беслан, и многое другое. И у нас в России было очень много событий такого плана.


— Есть ли у Вас ролевая модель? Какой-нибудь свои герой?

— Герои на каждом этапе жизни человека, как правило, свои. Сейчас я не могу назвать героя, но могу сказать, кому бы я памятник поставил – Толкину, который написал роман "Властелин колец", который действительно был великим человеком во всех отношениях. В школе мне нравились какие-то литературные герои, которые могли поступать ответственно, но одновременно свободно. Был такой коллектив - Гривадий Горпожакс, который написал роман "Джин Грин - неприкасаемый". Там про русского эмигранта, который оказался в ЦРУ и работал во Вьетнаме против наших. В книге описывались его чувства долга и чувства простого человека. Он мог не выполнил задание, если могло погибнуть очень много народу. Героем был страшным для меня. Мне нравятся люди, которые могут совершать великие вещи и при этом оставаться людьми. Это собирательный образ.


— Какая Ваша любимая книга?

— Моя любимая книга всё-таки "Война и мир" Льва Толстого. Первый раз я прочитал ее в третьем классе, и она мне безумно понравилась. Все говорят: "Ну как так? Как ты это читал?". Я говорю: "Я ее просто пил одним глотком. Все четыре тома". Там каждый персонаж – личность со своими достоинствами и недостатками. Уникальная книга. Ну и потом, люблю все творчество Джона Толкина.


— А какой Ваш любимый фильм?

— Их очень много. Последние лет семь у нас идут "Сваты". Утром, на обеде, вечером – все время идут "Сваты". Прекрасный сериал. Про жизнь, про людей, про юмор.


— Виктор Викторович, есть ли у Вас мечта?

— В детстве я мечтал, чтобы не было войны, но сейчас я понимаю, что это несбыточная мечта. Сейчас главное – чтобы всё было хорошо у детей. Мне мама всегда говорила: "Когда ты у меня родился, я поняла, что моя жизнь закончилась, и началась жизнь ради моих детей". И у меня, наверное, то же самое. Хочется, чтобы были силы правильно воспитать. Мечта любого родителя – чтобы его дети стали лучше, правильнее, здоровее и счастливее его самого.


— Спасибо Вам, Виктор Викторович!